Она с меня стягивает шлем, я это замечаю только краешком своего ума, который в этот момент тонет сам в себе и в чём-то ещё, что мне представляется невероятно-невероятно страшным, будто я сидел на коленках дьявола, который вот-вот засунет мне обмотанный колючей проволокой кирпич в жопу. Мои глаза стреляли по сторонам похлеще любого окончательно сошедшего с ума пулемёта. Мне казалось, будто мой взгляд материален, что куда бы я ни посмотрел, мой глаз трогает всей своей поверхностью то, куда бы он вдруг ни оказался направлен. Каждый поворот глазного яблока сопровождался чувством, будто по глазу проводят не то наждачкой, не то садистской очень мелкой тёркой, которую создали скорее для изощрённых пыток, нежели для приготовления овощей. Я едва видел, но мои глаза были широко распахнуты, а я ощущал, будто они наполнены распирающим светом до предела.
Если Спаситель ко мне не придёт… Если Спаситель ко мне не придёт! Сейчас я был в шаге от веры, я был в шаге от самой настоящей Веры (да, именно так, с большой буквы), я был в шаге от предательства всех своих собственных родных предрассудков насчёт религии и христианской веры в частности. Сказать, что мне было больно – означало серьёзно преуменьшить всю глубину проблемы, серьёзно преуменьшить весь масштаб того, что я на самом деле в тот момент чувствовал. Сказать, что мне было больно – было бы очень жестокой и бесчеловечной насмешкой.
С меня снята большая часть одежды. Я понимаю, что моё внимание переключилось. Эта женщина меня протирала холодными мокрыми тряпками. Мой лоб, мою шею, мою грудь. Нет, я не хочу называть её женщиной! Это прекрасная девушка! Да, слегка старше тридцати, испещрённая долинами стресса на своём лоснящемся лице, старая, стрёмная, скорее всего скучная и руки у неё костлявые (пальцы, кстати, вообще как у старухи) – но я хочу называть её девушкой! Я хочу делать ей комплименты! Это Дева Мария! Богородица! Так вот, эта польская шлюха продолжала протирать меня, иногда давая мне попить воды из чайной чашки. Мои чувства отступали вверх и вниз, чтобы потолкаться на тонком мостике настощего момента с другими неистово рвущимися непонятно куда ощущениями.
Я чувствовал, как потоки крови несутся по моему телу, словно поезда, гружённые танками и тяжёлым вооружением, но намного-намного быстрее и с гораздо большим грохотом, настолько тяжёлым, что я чувствовал как мои сосуды – вены и артерии – совсем скоро разворвутся, словно шёлковые колготки набитые кирпичами, заполнив всё окружающее меня пространство кровью. В ушах страшный свист, звон, треск – все звуки одновременно, да с такой силой, будто в каждое ухо орёт по целой красной армии разом.
Я хотел, чтобы кто-нибудь меня сейчас же пристрелил или зарезал, но боялся, что пуля будет лететь до меня невыносимо долго, даже если будет выстрелена в упор. Нож!? Я продумывал, одновременно и такую мысль, точнее, она выстрелила и улетела за горизонт,