– Если был, то и есть, – возразил Дядёк. – Этого не отнять.
– Отлуп я. Чего непонятного?!
Славка злился всё больше – всё-таки вовлёк его дед в бестолковую беседу.
– Что отлуп, это понятно. Но у тебя ж крестик отняли, а не Веру.
– Так Бог ведь не слышит и не видит тех, на ком креста нет.
– Бог, отрок, всех слышит. И всех любит. И праведных, и грешных. А крест – железка. Символ. Он не одних видимых и внешних скорбей ношение. Носить крест и нести его – сути разные. Ты через страдания свои его несёшь. И через Любовь. И этот внутренний твой Крест у тебя отнять никто не может, коли сам от него не отречёшься. А ежели душа черна, то хоть обвешайся до пят крестами да иконами. Всё одно благодати не стяжаешь.
– Ну а как же креститься? – не унимался Славка. – Ведь не положено.
– Эх ты, слушаешь, а не слышишь, – грустно улыбнулся дед. – На-ко вот, раз дотошный такой.
Он ухватил себя за ворот рубахи, сдвинул на сторону, и Славка увидел на его поросшей редким седым волосом груди розовый лоснящийся след от ожога. И не было никаких сомнений, что след этот был оставлен большим наперстным крестом, что носят священники.
– Вот крест мой, попробуй, отыми!
И засмеялся, выставив напоказ на удивление белые ровные зубы.
**
Нет в конце июля на Ладоге ночи, а есть серо-малиновый вечер, плавно перетекающий в жёлто-голубое утро, как переливной календарик перетекает из одной картинки в другую. Солнце едва окунается за горизонт и вновь поднимается над кромкой леса, во всю ширь горизонта раскидывая свои золотые сети, ловя в них капли утренней росы. Серая простынь тумана, повисшая над самой землёй, вдруг озаряется мягким призрачным светом, наливается всё ярче и ярче и медленно тает, не в силах удержать этот свет в себе.
Славка вынырнул из сна под несмолкаемый птичий щебет. Он не сразу вспомнил, где находится и что с ним произошло. Некоторое время рассеянно смотрел в незнакомый потолок, с каждым новым вздохом возвращаясь в недобрую реальность: канал, авария, рыжая утопленница, белобрысый, драка, обрезанный браслет, поездка на катере, сумасшедший старик…
«Раб!» – каркнула на крыше ворона, и Славка окончательно проснулся.
Низкое солнце уже вовсю лупило через окна-бойницы, прожигая на противоположной стене два сверкающих прямоугольника, в одном из которых, словно в золотой раме, оказался плакат с Ермаком. Лучший певец страны, запрокинув голову, пил из волшебной бутылочки-микрофона своё нескончаемое счастье.
Славка встал, оделся, сделал нехитрую зарядку, умылся, выхватил из кастрюли последнюю картофелину, включил в розетку электросамовар, забрался на кровать и жадно прильнул к форточке.
Всё его существо рвалось туда, где плавились в солнечных лучах далёкие верхушки деревьев, в этот зелёно-голубой простор, наполненный пряной свежестью утра и звуками просыпающейся природы. Но когда ещё ему удастся вернуться