Больше о Мохнатом Шмеле я ничего не слышала, но надеюсь, что у него все хорошо, и свою порцию говна он давно уже съел и теперь живет припеваючи. Но таким приличным из наших «временно проживающих» был только Шмель. Все остальные являлись самыми настоящими «боровами» и «солитерами», честное слово.
Вот и в это самое Рождество, нежданно-негаданно к нам ввалилось четверо незнакомцев с непонятным количеством детей, которым Безымянный вручил перед нашим отъездом ключи от квартиры. Мы-то об этом тогда и не знали. Он сообщил нам эту «радостную» новость «между делом» во время рождественского ужина. Так, как будто это и вовсе нас не касалось. Сволочью Безымянный был невероятной. Анна тяжело вздохнула, но промолчала, а вот я не смогла.
– Я надеюсь, они не собираются спать в моей кровати, – совершенно не скрывая досады, произнесла я.
Безымянный угрожающе посмотрел на меня и ответил:
– Они будут спать там, где я им скажу, и тебя спрашивать не буду. Слишком ты маленькая тут, чтоб толкать мне свое мнение. Еще пока не доросла.
Я ведь знала: говори ему что-то, не говори, от этого ничего ведь не изменится. Он, как баран, не сдвинется с места ни на миллиметр. Но характер мой был страшно немолчаливый. И тут я сказала ему:
– Ну, знаешь ли. Моя кровать – мои правила.
– Ты дура?
Все. С этого момента возврата больше не было. Но, что тут елозить, Безымянный только этого и ждал.
– Конечно нет! Что за вопрос? – с беззаботным видом ответила я, как будто мне было все нипочем, а у самой сердце колотилось, как у сумасшедшей.
– А я вот думаю, что ты дура, да еще такая, которая совсем не следит за своим ротиком.
Эти слова я слышала постоянно, и каждый раз они выворачивали меня наизнанку. На меня накатывалась волна такого негодования, такой злости, что хотелось кричать. Она похожа была на цунами. А если вы не в курсе, цунами остановить совершенно невозможно. Меня разрывало изнутри, честное слово, от досады и обиды.
– Почему ты всегда так со мной разговариваешь? Какое ты имеешь право? – крикнула я и ударила со всей дури кулаком по столу.
У меня тряслись руки, и хотелось плакать, но я сдерживалась, хотя внутри все кипело, как в аду. Анна пыталась что-то сказать, силилась то ли меня приструнить, то ли Безымянного успокоить. Но все это было так же бесполезно, как тихо идти по снегу, надеясь, что может еще пронесет, когда лавина уже начала катиться. Тут уже дудки тебе. Лавине все равно, ходит там кто-то внизу или нет. Она катится себе и катится. Я, конечно же, понимала, чем все это должно было кончиться. Я ведь не была полной идиоткой, но сил у меня больше не было все это терпеть, честное слово.
– Что