– Мне нечего скрывать и не от кого скрываться. Я не собираюсь прятать лицо, словно бы и вправду совершила преступление. В этой истории еще очень много слепых зон, которые мне предстоит открыть. И начнем мы прямо сегодня!
– Что же, воля ваша. Но не говорите, что я вас не предупреждал, ваше высочество.
Она улыбнулась. И все же мир не без добрых людей. В тот момент, когда она под конвоем ехала в здание суда, она, похоже, вновь стала высочеством. По крайней мере, для некоторых.
Автомобиль остановился, вызвав замирание гула в толпе. Дверь черного «Мерседеса» медленно открылась, и из него вышла женщина, облаченная в черный костюм. На ее лице красовались черные солнцезащитные очки.
Казалось, что она просто приехала на морскую прогулку. Но раньше, чем она успела поверить в это, свежий южный бриз превратился в колючий песчаный ветер пустыни, а тропинка к морю – в изрытую ямами тропу на Голгофу. По команде ее повели в здание суда, словно бы медведя на арену цирка.
Она была благодарна за то, что вели ее не в кандалах и наручниках, как беглого каторжника с каменоломни, но, украдкой бросив взгляд на крыши соседних зданий, она поняла, какова была цена такой лояльности.
Она была слишком высока, чтобы хотя бы одна извилина ее мозга могла подговорить другую на побег.
Проходя мимо толпы, окруженная вооруженными до зубов людьми, она буквально кожей почувствовала, что напряжение достигло взрывоопасного предела.
Фотовспышки камер мелькали, словно зеркальный дождь, микрофоны телевизионщиков пытались прорваться из-за кордона и влезть в ее личное пространство, минуя конвой. Казалось бы, еще минута, и толпа прорвет заграждение и затопчет ее, как орды туристов на экскурсии топчут одиноко завалявшийся окурок на площади Патонг.
– Убийца! – кричали ей из толпы, – Покажи нам свое лицо, убийца собственного сына! Как ты себя чувствуешь? Хорошо ли тебе спится по ночам? Что чувствует мать, убившая своего сына? Мы требуем смертной казни! – ревела толпа.
Амира понимала, что сейчас самое главное – убедить себя, что всех этих воплей она не слышит. Мало кто из этой убогой толпы понимал, что на самом деле чувствуешь, когда погибает твой сын. Но еще меньше людей отдавали себе отчет в том, каково это, когда ты действительно винишь себя в его смерти. Хотя и знаешь, что все сделала правильно, и что другого выхода не было. Все равно ты не можешь толком спать по ночам.
У тебя ломит кости от давних переломов, но переломы твоей души не заживут никогда. Ты все время спрашиваешь себя, что бы было, если тогда, в Кастании, ты бы поехала в аэропорт чуть быстрее, или самолет бы летел чуть быстрее, или код к спутнику ты бы разгадала не как тупая корова с третьей попытки, а чуть быстрее, если бы ты не как поваленная лошадь упала в обморок, забыв плату в компьютере, а сделала все, как положено…в этом случае остался бы Эстебан в живых?
Ее мучили вопросы, на которые не было ответов. И никогда, судя по всему, уже не будет. Этим людям, дерущим глотку на футбольном поле перед