Я посмотрел вперед по дороге.
– Здесь повернуть?
– Нет еще. Следующий поворот после развилки.
После поворота дорога стала ухабистая, и словосочетание «перетряхивание костей» не дает представление о том, что она с нами делала. Если такое происходило при каждом посещении больного на дому, легко было понять, почему «Райли» разваливался на части. Так мы проехали примерно милю, и дорога наконец стала совершенно непроезжей, хотя до дома Таллоков оставалось еще метров сто.
Они жили в одноэтажном фермерском коттедже с побеленными стенами и дерновой крышей. К дому примыкала овчарня из дикого камня. Я взял с сиденья чемоданчик с медицинскими принадлежностями, и до дома Таллоков мы дошли пешком.
У двери сестра Керквуд постучала и крикнула:
– Дейзи, тут к тебе доктор.
За дверью послышалась возня. Пока мы ждали, я осмотрелся. Художники любят такие места, считают их романтичными, но все, что я видел, говорило о тяжелой жизни. В нескольких ярдах от дома на цепи сидела собака, показавшаяся мне наделенной человеческой душой. Она напоминала другую собаку, которую я видел накануне вечером, хотя, по правде сказать, то же самое можно было сказать о любой собаке на этом острове.
Заставив нас подождать столько, сколько потребовалось для срочного приведения в порядок себя и комнаты, Дейзи Таллок открыла дверь и пригласила нас войти. На ней было платье с цветочным рисунком, волосы она поспешно заколола.
Дейзи предложила нам чаю. Сестра Керквуд настояла на том, что чай заварит сама. Хотя в связи с этим Дейзи поднялась с места с необходимой любезностью, было заметно, что ей это тяжело. Опыт последней недели явно обошелся ей недешево.
– Не хочу причинять никакого беспокойства, доктор, – сказала она. – Просто устала, и только.
Доктора люди уважают, но говорить предпочитают с медсестрой. Услышав снаружи блеяние овец и лай не одной собаки, а нескольких сразу, я вышел из дома, чтобы дать возможность женщинам спокойно поговорить. Таллок загонял десятка два овец в грязный загон, примыкавший к дому. Смешанное стадо, если судить по меткам. Сегодня на Таллоке были матерчатая кепка и синие рабочие штаны на подтяжках. Я сообразил, что твидовые брюки, которые я накануне принял за рабочую одежду, на самом деле были его лучшими воскресными.
Я подождал, пока он загонит овец, и тогда подошел к нему.
– Это была бы девочка, – сказал я. – Но… – Я не договорил. Что я мог еще добавить? Но тут мне пришла мысль, которую я и высказал: – Возможно, вы захотите, чтобы дальше вас это не пошло. Зачем осложнять положение?
– То же и доктор Лофтон говорил. Выше голову, жизнь продолжается, родите себе еще ребенка. Но она не хочет так относиться к этому.
Он прошел к овчарне и вернулся с ведром охры в одной руке и палкой в другой с накрученной на ее конец тряпкой – чтобы метить овец.
– Это овцы Джона Петри? – спросил я.
– Так и есть, – ответил он. – Но кто-то должен