– Нет. Целый год учился, а Ленина не довелось встретить. Наверное, не по тем коридорам я ходил.
Дед встал и осторожно вытащил из шкатулки фотографию. На ней с фонендоскопом в руке сидел строгий, красивый, черноволосый молодой человек. На обороте фото стояла дата: тысяча девятьсот семнадцатый год.
– В тот год я чуть не погиб. Получил на руки диплом и стал готовиться к отъезду. В ту страшную ночь проснулся от треска выстрелов и криков. Моя койка была у самой дальней от ворот стены (спали во дворе). Спросонья, ничего не понимая, спрятался между стеной и кроватью. Свистели пули, падали солдаты. Большинство из них были в исподнем. Шел расстрел в упор. Дрожащей рукой стянул рубаху со спинки кровати, надел, нащупал документы в нагрудном кармане. До брюк не добрался. Сообразил, что под кроватью не спасусь. Страх обуял, какого в жизни не испытывал. «За что? Безоружных»? – стучало в голове. Кинулся на стену. Руки скользнули по известке, и я свалился на землю. За это время три пули слегка чиркнули меня: по плечу, руке и мягкому месту. И тут какая-то неведомая сила бросила меня через стену. Не помню высоты забора вокруг казармы. Знаю только, что в нормальном состоянии никогда не перемахнул бы его. Два дня бежал в полном отупении непонятно куда. Когда достиг реки и остудился ледяной водой, пришел в себя. С трудом переплыл реку и отключился на берегу в камышах. Меня подобрала и выходила одна семья. Долго не мог вспомнить, что произошло со мной. Хозяйка, высушив мои размокшие документы, на всякий случай уничтожила партбилет. Я сначала погорячился, нашумел на нее, но она урезонила быстро: «Дважды конный наряд наезжал, так я сказывала, что племянник. Головой и сердцем слаб. Обошлось. Нас всех могли расстрелять». Позже из газет узнал, что в Кремле предательство было и кровавая бойня. Чудо ли, провидение ли, меня спасло, бог знает?
Дед откинулся на подушку и замолчал. Сон прикрыл усталые, в сине-розовых прожилках, сморщенные веки.
НА РАБОТЕ
Сегодня напросилась к деду на работу. Он оставил меня в своем кабинете, а сам ушел по срочному делу и долго не возвращался. Я заскучала. Открыла дверь и вошла в комнатку, отделенную высокой перегородкой от большого зала, в котором стояли люди с продуктами. Вижу: сидят три женщины в белых халатах. Лица неприветливые, сосредоточенные. Одна берет на анализ молочные продукты, вторая – мясные, третья – сладкие. На «молоке» сидит блондинка с ярко-красными губами, злыми голубыми глазами и презрительно-высокомерным лицом. К ее окошку подошла женщина, обвязанная шалькой поверх фуфайки, с белым передником на животе и протянула кувшин, забрызганный краской.
– Что за пятна? – брезгливо спросила блондинка, сузив глаза.
– Ремонт в доме. Недосмотрели.
– В него даже мочиться не захочется.
– Он внутри чистый.
– Забирай кувшин. Не дам разрешения на продажу.
– Милостиво прошу: на первый раз простите. С торговли живем, другой помощи нету. Пожалейте. Одна пятерых ращу.
– Нет, –