Надежда. Лариса Яковлевна Шевченко

окна» и «Три богатыря». Я опешила от неожиданного совпадения и, охваченная волнением, присела на стул. Надо же! Ведь именно такие картины висели на кухне у бабы Мавры! Но те были старые, без рам, просто на картоне и прибиты к стене над плитой гвоздиками. На меня словно пахнуло теплом кухни и рук бабы Мавры, я услышала ее басистый голос – родной и грустный. Радостной волной окутало меня. «Будто там, у бабушки, побывала». И дорожки на полу в этой комнате такие же темно-красные с синей полоской. Только здесь новее, не линялые. И вспомнились грустные глаза доктора, когда мы болели гриппом, и выражение лица воспитательницы, которая впервые обозвала меня подкидышем, короткие рыжие волосы, широкое лицо и синие глаза Валентины Серафимовны, злые даже в ту минуту, когда держала на руках сына. Помню доброе лицо тети Маши, покрытое светлым пушком, и твои руки, Витек, когда ты вытирал мне слезы, твои острые локти…

      Сердце маленькое, с кулачок. Оно только сообщает мне: больно… или радостно, а душа большая, в ней все помещается. Она накапливает, накапливает… Все события записаны в ней буквами разного цвета и размера. Там читаю: «Баба Мавра говорила, что добрый должен быстро прощать». Я мгновенно простила тебя, Витек, когда ты нечаянно врезал мне по носу и никак не удавалось остановить кровь. Я простила тебя и тогда, когда ты, воображая перед ребятами, оскорбил меня грубым словом, а потом переживал, мучился и больше не позволял себе такого. Но я не знаю, прощать ли мне тех взрослых, которые обижали нас. Я бы их, конечно, простила, но ведь они продолжают делать больно малышам…

      В красном уголке почти всегда тихо. Здесь я буду спокойно мечтать, вспоминать и писать письма тебе, Витек.

      РАСПРЕДЕЛЕНИЕ

      Сегодня скучная, кислая погода. И хотя громоздятся, наседая друг на друга, низкие тучи, я все равно отправилась за город.

      Иду мимо огородов со склоненными фигурками людей. «Все лето загорают пятой точкой кверху», – вспомнились шутливые слова деда Панько. Поглазела на тружеников. С мешками картошки они очень походили на снующих муравьев. «Пчелка ты моя», – ласково говорил дядя Коля своей жене, когда она после тяжелого дня на сенокосе еще находила силы возиться на кухне. Муравьем же не назовет? Некрасиво звучит.

      Надо мной заурчала лохматая туча. Она проглотила сумрачное солнце, и косой дождь погнал людей в укрытие. А через несколько минут солнце опять усмехнулось сквозь клочья облаков, завздыхал ветер в посадках, и я вышла из-под липы, склонившей к земле отяжелевшие от воды пучки семян.

      Не успела дошагать до города, как ветер образовал новую громыхающую хулиганскую тучу. Вмиг дымка легла на дальние кусты, вокруг потемнело, и полились, полились потоки. Я вскочила на фундамент ближайшего дома и, пряча ботинки под кофтой, прижалась к стене. Холодные струи с соломенной крыши падали мне на босые ноги. Над крышей – дождь, а рядом, сквозь узкий просвет в облаках, пробился яркий лучик. У горизонта три тучки рисуют ровные неподвижные полосы дождя.

      Недавно я пыталась обойти совсем маленькую тучку, казалось, руками смогла бы ее охватить. Так куда там! Иду, иду, а она все над головой.