Большой палец на пульте от телевизора прервал столь «величественную» речь. Экран погас, в спальне стало темно, и только бежевый свет уличного фонаря просачивался сквозь зашторенные окна.
– Расстреливать… – вдруг прозвучало в глубокой тишине, – наверное сейчас где-нибудь в галактике космический корабль с инопланетянами разворачивается в обратный путь.
– После такого сигнала нам самим пора разворачиваться и улетать…, – поддержал милый женский голос.
– Куда? Нас никуда не пускают. Нас все боятся, как дикого медведя. Мы бы уже давно уехали если бы не ещё одна демократическая лотерея, на которую мы повелись,– возникла длинная пауза.
Подул ветер и тени осенних листьев стали мерцать в освещенном фонарем окне.
– Нам говорили, что мы не поротое поколение, не поротое поколение, что мы преобразуем общество в стране,– пародийно сказал баритон,– но гварды с дубинками, водометы, после которых, кровавые волдыри, автоматы, страх, боль, скандалы, произвол, вранье и всё: не поротое становится снова поротым. Эвакуация закончилась. У нас было на это время. Но мы на что-то надеялись здесь. Теперь не на что, только на то, что есть.
Слова, звучащие в ночной, темной комнате, создавали гул и ощущение проклятья.
– Ладно,– зевая, сказал Степан Владимирович,– спокойной ночи, Варя,– пожелание сопровождалось поцелуем в щечку уже спавшей супруге. И через пятнадцать минут было сонное царство и храп.
В непробудной сонной тишине квартиры, нарушаемой только постукиванием настенных часов, зазвонил будильник, поставленный на 07:00 утра. Для Ефима Эленберга вставать рано утром было сродни пыткам. Но все же он переборол себя и встал в полусумрачной комнате со слипшимися от крепкого сна глазами. Ефим надел свои теплые тапочки из овчины, подошел к окну, отвесил массивные темные шторы и увидел пасмурное октябрьское утро 2037 года. Из высокого окна было видно, что моросил дождь, хотя по прогнозу самого точного в мире гидрометцентра обещали ясную погоду. Людишки, укутанные в теплые одежды, торопились на нелюбимую работу, машины нервно двигались, дарили выхлопные газы природе, мигали фарами, образовывали пробку на дороге, давая знать жителям многоквартирного города об утреннем часе пик. Фима зажег газ, и синие огоньки стали появляться один за одним. Он поставил чайник на огонь, поставил кастрюльку с соевым молоком, подождал пока закипит, потирая опухшие глаза, засыпал геркулес. Сегодня была пятница, а значит его очередь готовить завтрак для себя и для мамы с папой, Варвары Натановны и Степана Владимировича. Он их очень любил и любит, потому что они единственные люди в его жизни, поддерживающие в трудные минуты. И с каждым годом все сложнее и сложнее это делать. В свои 48 лет у них уже были хронические проблемы со здоровьем. Тяжелые условия труда на разоряющемся предприятии по производству плат для компьютеров и роботов, график с восьми до восьми, зарплата в пятнадцать тысяч рублей с вычетом, конечно, подоходных в пользу государства, сделали свое дело. А угасающие здравоохранение и асоциальная система чиновничества не давала шанса на помощь без лишней ругани и заполненной анкеты или заявления. Фима быстрее родителей доел овсяную кашу, посыпанную сахаром, запил горячим черным чаем и пошел собираться на работу. Он работал программистом. Всякий раз, когда Ефим одевался его охватывал некий страх перед предстоящим