Теория Большого взрыва. Мари Джи

на меня глаз, его авторитет среди этих людей был непререкаем. Собаки лаяли, пена капала у них из пасти. Люди подстегивали их. Ставки были сделаны, поводки отцеплены, звери бросились друг на друга. Толпа иступлено орала. Колизей. Древний Рим. На ринге сошлись два гладиатора. Бой был до смерти. Такие были правила. В клубах пыли собаки исходили кровью и клочьями шерсти. Через минут семь, волкодав вцепился овчарке в горло и больше не отпустил. Она сопротивлялась и хрипела, но шансов у нее больше не было. Глаза ее постепенно стекленели. Я стояла, слезы в глазах и смотрела на Артура умоляющим взглядом: – Все ведь понятно, зачем до смерти. Хозяин овчарки с трудом дышал, ему было жаль свою собаку. Знакомый нарушил правила, сославшись на мой пол, и мужчины сделали на него скидку – волкодава оторвали от овчарки. Не уверена, что она выжила, но смотреть на это было невыносимо. Я долго не понимала как, как человек может одновременно гладить по голове бездомного пса и смотреть как его душат. Он был не такой, как я. Много лет спустя мне пришлось ему это объяснять, когда он решил, что он меня любит. Любовь не идеальна или многие ошибаются с нею.

      Мы все разные. У меня зрительная память, если выделю абзац в книге, могу запомнить его наизусть. Когда паркую машину, всегда оборачиваюсь, чтобы посмотреть на нее и запомнить, где я ее оставила. Лица запоминаю лучше имен, называя людей по своим загадочным никому неведомым ассоциациям. Друзья это знают:

      – Голос, например, приятный был у того блатного певца, которого убили. Яша Лимон?

      – Миша Круг.

      – Да.

      Мы приютили пару котят, и я назвала их Мини и Тугрик. Выбор имени второго племяшке пришлось объяснять – никому не нужная серая валюта. Ей понравилось.

      Его звали Астор. Симпатичного мужчину из Шарля. Он был итальянец. И у него была подруга в Париже, от существования которой он наотрез отказывался. Мы сидели в ресторане с итальянским названием когда она позвонила, он сказал ей только – oui, bebe, no, no, un réunion d’affaires. Когда он закончил говорить, я спросила по какому именно делу он меня пригласил. У Асти было одно из тех лиц, на котором отражаются все эмоции. В этот момент он выглядел как ребенок, которого поймали за руку в секунду, когда он привязывал кота к пропеллеру игрушечного вертолета, чтобы запустить его в соседский двор.

      – Ты говоришь по-французски?

      – Немного.

      Он стал объяснять ситуацию.

      – Она там, я здесь, она все время просит, чтобы я приехал, я не собираюсь.

      – Почему ты не скажешь ей правду.

      – Она сама постепенно отстанет.

      – Она все равно обидится на тебя, но по крайней мере, не будет считать тебя размазней, если ты скажешь ей об этом открыто. Она все равно будет тебя ненавидеть. Это неизбежно.

      Он не хотел, чтобы его ненавидели. Он хотел, чтобы его любили. Все. Кто-то ему что-то недодал в детстве. Он был такой мужчина, которого хотелось