– Здравствуй, братец, – услышал он, как только из тумана выплыло лицо сестры. – Знаешь, не могу сказать, что слышать про брата, который служит в священном Ордене, что он стал наркоманом – приятно.
Каин слабо качнул головой в попытке возразить, но Дженна не обратила внимания на его жалкие потуги.
– А знаешь, что самое обидное? Мать тобой так гордилась, – она продолжала ковырять свежую рану. – Вся деревня знала, что Каин служит в Ордене. Славный, добрый мальчик. Пусть она и не знала тебя, она всегда любила тебя больше нас всех. Знаешь, как она тебя называла? Моя крошка. И где ты теперь, «крошка»?
Леннард закрыл глаза. Откуда-то из груди поднялся ком, сковавший горло. Сердце наполнилось разрывающими слезами. Дженна выпрямилась.
– Как только лекари признают тебя более-менее вменяемым, я заберу тебя домой. Я говорила с Вудроу. Он сказал, что можешь взять отпуск до тех пор, пока не поправишься. Только ответить мне на один вопрос, – голос Дженны стал серьёзнее.– Ты все ещё хочешь продолжать службу? После возвращения тебя будет ждать трибунал.
Каин очень хотел ответить что-то определённое. Но в голове царила глухая пустота.
– Ладно. Подумай, – Дженна поднялась, инстинктивным движением оправила одежду. – Я заберу твои вещи из комнаты и отправлю их домой.
На этот раз не дожидаясь реакции, она направилась к двери.
– Подожди, там же… – Каин сам удивился, как бессильно и бесплотно прозвучал его голос.
Дженна даже не обернулась.
– Под кроватью…
***
Следующие несколько дней Каину казалось, что его мозг отделен от тела. Его то бросало в жар, то трясло от холода.
День за днем лекари вливали в горло какие-то отвратительные горькие микстуры, от которых мысли гасли, и Каин лежал безмолвно, и почти не двигаясь.
Когда их действие прекращалось, он отчаянно пытался вспомнить, что же на самом деле толкнуло его превысить дозу, но воспаленное сознание почему-то отказывалось выдавать что-то, кроме звенящей пустоты.
И все, чего он жаждал больше всего – четкой грани между реальностью и его больным и полуразрушенным разумом.
Все это время Эредис он не видел. В лазарете постоянно кто-то был, и пробраться туда незамеченной было невозможно. И скорее всего, это было и к лучшему. Он не знал, что должен был сказать ей после всего произошедшего.
Да и хотел ли он говорить ей что-то…
Вменяемым – но не исцелившимся – его признали через три недели и передали в надежные руки Дженны.
С каждым днём Каин понимал: как бы он не не хотел возвращаться в Магистериум, он был абсолютно непригоден для жизни вне Ложи.
Он изо всех сил пытался быть полезным, чтобы отблагодарить сестер за то, что они возятся с ним, но со временем выяснилось, что в быту он был совершенно бесполезен.
Несмотря на то, что он прекрасно владел мечом и щитом и мог сражаться даже с завязанными глазами, ему не удавалось удержать даже рубанок. Наблюдая за его кривыми попытками,