Один из попутчиков, Семен Нижегородцев, приходившийся Марку родственником, разве что из-за одинаковой фамилии, рассыпался мелким бисером.
– Марк Сергеич, уважь обшиство, плесни чуток, а то в горле пересохло.
Степенный Марк, не торопясь повернулся к худосочному, по его мнению отпрыску, уважаемого в селе семейства, смерил его от головы, покрытой смятой блином фуражки, до пят, облаченных в какие-то опорки из сыромяти, язвительным взглядом.
– Ты кого сунтуришь?[101] За кисет решил меня подержать[102] Поршень?
Мужики грохнули дружно смехом, встав единодушно на сторону Марка. Саква-то со спиртом у него. Сконфуженный Семен, он же Поршень, не имевший кстати ничего общего с двигателем внутреннего сгорания, получил свою кличку из-за неудовлетворительного состояния носимой им обуви. Забайкальские казаки сплошь и рядом носили собственноручно пошитые неказистые на вид олочи, но Семен перещеголял всех, сварганив высмеянные всем селом «мокасины», ставшие притчей во языцех и наградившие их создателя пожизненной кличкой.
И хотя казаки поддержали казалось бы Марка, их носы, устремленные на заветную сакву, говорили совсем другое. Не мешало бы выпить и закусить.
Пили прямо в седлах, закусывая по очереди одним шматком соленого сала. Лишь один Бурядай отказался от деликатеса, помеченного следами зубов посельщиков. Спрыгнув с седла, он выкопал пару луковиц сараны, решив стать на один день вегетарианцем.
Неспроста угостил Марк мужиков «дармовой выпивкой», и как покажут дальнейшие события, он окажется и на этот раз прав.
Полностью проснувшийся Сергей, почесывая шишак, пошел за быками, не спешившими подниматься с облюбованных ими лежок в тени раскидистых кустов ольхи. Сдурел хозяин, солнце вон еще едва зенит перевалило, а он уже очередной уповод зачинать надумал. Согласия быков так и не спросили, запрягя их в плуг. Мужики обступили тесным кольцом железную диковину, торчащую красной козявкой на черном брюхе поднятой целины. Полуденное солнце отражалось на зеркальной поверхности отвалок плуга, нарушившего вековой покой залежи. За межой, в траве, стрекотали неугомонные кузнечики, чуть дальше пели перепела нескончаемую песню «Фить-пирю, спать- пора». Но спать желали лишь одни потревоженные быки, даже Гнедко, запряженный впереди, косил тревожно одним глазом на шумевших ульем людей и прядая ушами ждал команды «Но Гнедко, пошел родной!».
Наконец «пахотная процессия» сдвинулась с места, и плуг, разрывая дернину, отвалил пласт лоснящейся жирной земли. Головным шел Гнедко, за ним три пары быков, сопровождаемых гордо вышагивающим рядом с плугом Сергеем, за ними куча галдящих грачами мужиков.
Лишь один Бурядай остался стоять, как прикованный на своем месте, покачивая седой головой. Чудные они эти русские. Такое приволье здесь. Какое хорошее пастбище на елани было, рядом водопой, даже аргал собирать не надо, вон сколько дров много, перерыли все, испортили, хаара баабгай[103] такого не сделает. Не понимаю