Нет, я все же не прав, когда говорил об абсолютно голом глиняном пространстве. Поскольку между мной и горизонтом, может быть даже в геометрическом центре выжженного солнцем плато, высится одинокое дерево. Впрочем, может быть мое реальное воспоминание буйно разрастающихся по весне эфемеров и цветущих маков походя сотворило и образ этого дерева. А может быть ровным счетом, наоборот, само это дерево возбудило во мне реальное воспоминание об эфемерах, чтобы я, наконец, обратил тут свое пытливое внимание и на живое, а, следовательно, заметил и его тоже…
8 АнтиАнчар
Огромная мохнатая полу обезьянья, полу человеческая лапа (вроде как лапа Кинг-Конга) из ни откуда не возьмись стремительно протянулась ко мне, бережно взяла меня в ладонь, мягко сдавив мое тело огромными темными пальцами. Стремительно взвила вверх, и тут же опустила на каменистую землю, заботливо прислонив спиной к шершавому стволу дерева, словно к жесткой спинке стула.
– Отдохни. Отведай моих плодов. Попей моей водички. – Раздался над моей головой звонкий шелестящий голос, словно это разом зазвенели тысячи тысяч серебряных колокольчиков, или грянул в некотором отдалении огромный хор, в котором дольние дети запели сообща с горними ангелами. – Подлечишь душу. Укрепишь иммунитет. Наберешься сил…
Не задирая на голос голову вверх (это было бы невежливо), я, тем не менее, мигом уразумел, что со мною заговорило красивым детско-ангельским фальцетом дерево. То самое дерево, которое минуту назад, стоя у капонира, замаскированного под горный склон, видел в геометрическом центре – может быть даже ни только гигантского выжженного плато, но и всей вселенной. Так же сразу, сам не зная каким образом, определил, что это – абрикосовое дерево. Что ему более пяти тысяч лет. Что оно – ровесник часто снящегося мне подземного города. И что оно – вечнозеленое: плоды и цветы на нем – постоянно. Они как хвоинки на соснах: одни вырастают, другие опадают.
Так же (как будто бы знал это всегда) понял, что это древнее дерево, может быть даже самое древнее дерево на земле – АнтиАнчар. Александру Пушкину в свое время явился Анчар – дерево Смерти, со смертельно ядовитым соком. А мне вот, Георгию Костину, через двести лет явилось дерево Жизни – вечнозеленое, вечноцветущее и соответственно, вечно плодоносящее абрикосовое дерево. И явилось тоже – в пустыне «чахлой и скупой на почве, зноем раскаленной…»
Но только пушкинская пустыня и его Анчар – пустыня конца ВСЕГО; а моя пустыня вместе с абрикосовым деревом, ровесницей моего подземного города – пустыня начала ВСЕГО. Они, эти пустыни – два полюса сущего. Просто во время жизни Пушкина – мы, русские люди, были у нашего (русского) КОНЦА. А теперь во время моей жизни – стоим у нашего НАЧАЛА. И соответственно Пушкин – предчувствовал тогда КОНЕЦ, который, как и полагается,