Он выглядел старше своего предполагаемого возраста. Возможно, это был не он. В конце концов, маловероятно, чтобы Эйтан стал врачом – он гораздо больше интересовался литературой, чем науками, и, в отличие от нее, успехами в учебе не блистал. Но тело все равно настаивало, что это он, и Ирис, затаив дыхание, разглядывала его, пока он втолковывал молодому коллеге так, будто тот был пациентом: по его мнению, дело в повреждении нервных волокон, они передают болевые сигналы в мозг даже при том, что с тканями особых проблем не наблюдается.
– Направьте ее на ультразвук таза, – сказал он, – хотя подозреваю, они ничего не найдут. Дайте ей пока что общее обезболивающее, и пусть покажется через месяц. Нервные боли иногда проявляются с запозданием, будем надеяться, что они уйдут так же, как пришли.
После чего он стремительно вышел из кабинета, даже не глянув на Ирис.
– Что все это значит? – обратился к врачу Микки в голос с ней, спросившей:
– Кто это?
Молодой врач посмотрел на них обоих с неодобрением, словно мальчик, стыдящийся туповатых родителей.
– Это заведующий отделением, доктор Розен.
– Его, случайно, раньше не звали Розенфельд? – поинтересовалась Ирис, – но опять хором с Микки, спросившим:
– Значит, боль ненастоящая?
Поэтому его вопрос заглушил ее вопрос, поэтому врач ее не расслышал, да и она и не расслышала бы его ответ посреди той мощной турбулентности, которую, кажется, так или иначе почувствовали все, кто был в кабинете.
– Оказывается, боль является защитным механизмом, – повторял Микки, пока они ехали по горной дороге. – Нервная система производит боль, чтобы предупредить, что что-то не в порядке с тканями, но когда она повреждена сама, она вроде детектора дыма, который продолжает подавать сигналы даже после того, как огонь погас. Ты понимаешь? Это просто удивительно! Он говорит, что иногда именно сам процесс выздоровления создает проблему. Поврежденный нерв, который заживает и возвращается к жизни, начинает подавать ложные сигналы бедствия. Это называется посттравматической болью.
– Я