– Неудобно, да и зачем, он завтра уезжает, – грустно сказала девушка.
– Он тут не больше недели по моим подсчётам. Я за ним на танцах наблюдала: танцевал со многими, но никого провожать не ходил, по крайней мере на моих глазах. Мы с Милкой решили, что он жену поджидает и светиться не хочет, а на тебя так сразу запал. Вот что значит молодость, а ко мне этот тюха-матюха приклеился, даже не поцеловал на прощание. Всё про горы рассказывал. Лучше бы на экскурсию пригласил. Твой-то вон сразу в Домбай позвал, а этот всё: горы то, горы сё, а как до дела, то ни, то ни сё.
Валентина ещё долго разглагольствовала в таком духе, но Марина практически не слушала её: в голове не смолкая звучал вальс.
– В чём ты поедешь в горы? – донеслись откуда-то издалека слова Валентины.
– В том, что есть, в том и поеду, – равнодушно ответила она, но Валентина не отставала:
– Так, брюк у меня подходящих нет. Ты юбку отпусти, потеплее что-нибудь вниз надень и куртку мою бери. В твоей кофте тебя на вершине просифонит насквозь. Вот ещё шапочку и рукавички мои возьми, – протянула она девушке синие вязанки. – Бери, не стесняйся, мне они завтра ни к чему. Буду весь день в номере валяться.
Марина, о которой после смерти бабушки никто не заботился, смотрела на эту русскую, которая опекала её как родную, буквально влюблёнными глазами.
– Ну, что смотришь? – грубовато спросила Валентина.
– А все русские такие или ты одна такая добрая?
– Да пёс нас разберёт, мы то одно, то другое, то добрые, то нет. Злить нас не стоит, это точно. А ты что, мало с русскими общалась?
– Почти не общалась. Есть, конечно, в селе казаки, но они на нас похожи, много наших законов переняли, а вот настоящих русских практически встречать не приходилось, кроме одной…
Она так красноречиво замолчала, что Валентина заинтересовалась:
– Кто же это такая?
– Мачеха моя, отец к ней от нас ушёл. Не хочу об этом сегодня вспоминать.
– Вот и не вспоминай, иди спать. Завтра тебя ждёт чудесный день, – проводила Валентина подружку.
В пять часов утра Марина вскочила с кровати, не дожидаясь звонка будильника. Первой мыслью было: «Сейчас я его увижу!» При этой мысли душа сжалась неизведанной, сладкой болью и ахнула: «Влюбилась!» Нельзя сказать, что за свои девятнадцать лет она ни разу не обратила внимания на парней. Одно время ей казалось, что ей нравится отличник Сулеймен, но он был настолько надменным, что быстро разонравился. Потом, уже в техникуме, она была неравнодушна к старосте группы – солидному и осанистому Василию Кулагину, который уже успел отслужить армию. Он был из терских казаков: смелый и бесцеремонный. Однажды она поскользнулась на лестнице и чуть не покатилась вниз по ступенькам. Он подхватил её сильными руками и, поставив на ноги, нагло глядя в глаза, сказал:
– Ох и сладкая ягодка ты, освобождённая женщина