Я окунулся в звездный океан. Не в озерцо, как в искателе, а в огромное море. Стартовые двигатели отключились, и мы неслись в пространстве по инерции – в глухой тишине, и мне показалось, что звезды, мерцая, шепчутся между собой. Я смотрел на ту, что была в центре. Все звезды лежали на черном бархате, как рубины в музее, а эта – моя – не лежала, она висела над остальными, необыкновенная в своем таинственном поведении. Эффект был чисто психологическим – оттого, что звезда была чуть ярче других, – но мне показалось, что она неудержимо приближается, что звездолет мой мчится на недозволенной скорости, нарушая все правила межзвездного движения.
И я увидел. Все осталось по-прежнему, но я уже научился отличать этот миг узнавания. Момент, когда звезда из точки превращается в диск.
Звезда была старая. Глубокие черные морщины прорезали ее диск параллельно экватору. Морщины болезненно стягивались – казалось, звезда силится улыбнуться, но ей трудно, потому что нет сил.
Я не видел, как умирают, но, наверно, к людям и звездам смерть приходит именно так. Неуловимо меняются черты лица – только минуту назад черные полосы кружились на звездном диске, и вот они застыли, будто завороженные, образовав странный и грустный узор. А от полюсов будто судороги поползли к экватору, будто волны звездного вещества перекатывались с места на место. Я подумал: интересно, как все это выглядит на спектрограмме и выглядит ли вообще.
И еще я подумал: что станет с детьми, когда умрет мать? Планеты. Их было две. Они проявились и выросли не сразу. Я разглядел их боковым зрением – сначала оранжевую искорку, потом зеленую. Зеленая искорка превратилась в серп с длинными рогами, протянутыми прочь от звезды. У меня захватило дух.
Планета была как Земля.
Огромные синие океаны, будто глаза, белый серпантин облаков – это точно были облака, рваные, мучнистые, закрученные в кольца. Между ними желтовато-зелеными пятнами пестрела суша.
На границе света и тени что-то полыхнуло вдруг ярко и пугающе. Пламя разрасталось и тускнело, и что-то проявилось в нем, я хотел разглядеть, напрягал зрение и от рези в глазах не в силах был увидеть подробности. Только общее впечатление – гигантский, в полматерика, диск медленно поднимался в космос.
Почему я решил, что это звездолет? Потому ли, что ожидал этого: если гибнет звезда, все живое должно спасаться? Строить огромные корабли и лететь к другим звездам, искать новую родину, чтобы вечно помнить о старой. Едва видимый шлейф пламени тянулся за диском. Улетают. В таком корабле может уместиться все население планеты! Когда звездолет стоял там, на чужом космодроме, он, наверно, казался горой с неприступными склонами.
Я перестал следить за полетом диска, потому что на какую-то секунду пришлось закрыть глаза. Боль пробежала по нервам, как по проводам, к затылку и скопилась там, словно стекая постепенно в подставленный где-то в мозге сосуд. Когда я опять посмотрел в окуляр, то звездолета уже не увидел.