Статуя Свободы.
Есть?
Есть.
А Трумэн
скрипит зубами:
«Франции
как бы
еще подвезть
оружье
для войны во Вьетнаме?»
Мы возводим город,
закладываем сад,
завод подымаем
с песней веселой.
Но мы сумеем сказать
«назад!»
бешенству форрестолов.
Не позволим
банде разбойной
разразиться
атомной бойней!
Советский Союз
поворачивает реки,
там радость и труд
свободны навеки.
Там сила и братство
всего человечного!
Мне есть что сказать,
а Трумэнам – нечего.
Стихи к умершей матери
Мама!
Я жив, работаю,
и можешь быть уверена:
мое сердце —
Твое по́ крови —
не из дерева.
Мама!
Я стал поэтом
(лучше, чем большинство),
пишу и думаю: «не то!» —
поэтому опереться бы —
но на кого?
Мама!
Я «делаю то, что делаю»,
как ты учила и понять помогла,
ношу в себе – целое:
то, что ты мне дала.
Каб лишился чёрт рогов,
вера б ослабела,
онемел костёлов зов —
нет до чёрта дела.
Поскакал бы черт, как он умел —
галопом, галопом.
Поскакал бы черт к одной куме
настоящим чертом.
А та кума —
ведьма сама —
сказала бы гордо:
«Пошел ты, черт, к черту!»
По следам Вийона
Интеллигент Франсуа Вийон
шел себе как-то в подпитии:
то ли он был (ради рифмы) влюблен,
то ль отметил какое событие...
Шел он себе пятнадцатым веком,
как я гуляю полем и лесом,
и в народе слыл неплохим человеком,
и умер, как подобает повесам.
А был он казнен, ибо вор и смутьян —
или просто в Лету плюхнулся летом?
Отвечаю с трудом (потому что пьян):
он был настоящим поэтом.
Сумерки
Что ж это в памяти так засело?
Какой незапамятный год?
Время сумерек, бедных и серых:
комнатушка, камин, комод...
Тик-так, тик-так... – шаги подступающей ночи.
И голос – любимый самый:
– Ты не поужинал, мой сыночек?
– Нет, не поужинал, мама...
Может быть, мне в чем-то откажут
или за что-то накажут...
Часы и годы бегут...
Но вернуть бы от прежнего часа,
от этого серого часа —
хотя бы тридцать минут.
Клятва молодёжи
Клянемся все тебе, Отчизна,
в дни благородного труда:
построим мы для новой жизни
заводы, штольни, города!
В руках кирка, и молот, и лом...
Построим мы вольный наш дом!
Друзья!