Плывут облака надо мною
грядою белой,
плывут... Ну, а мне-то какое
дело?
Живое жить хочет. Я тоже
не исключенье.
Но чувствую, точит и гложет
и с каждым мгновеньем
подбирается к горлу всё ближе,
алчная, злая.
Я лапы костлявые вижу,
изнемогая.
Но нет! Не оборвана лента —
я жив. И покуда
не создал из смерти легенды,
жить буду.
Просыпаюсь рано очень,
чувство времени теряю,
месяцу шепчу «спокойной ночи»,
видимо, хвораю,
видимо, какой-то тяжкой хворью
(и уже без пьянства),
словно сам с собою спорю,
мыслей постоянство
я утратил, но когда
за окном темно,
думаю: всегда
поэзия со мной.
Ванде Вилкомирской
Стоит ли струны мучать,
если молчание – лучше,
если сути молчанья
никто не постиг,
если против молчанья —
только крик?!
Нет! И против молчанья
кое-что есть!
Скрипки твоей звучанье,
мой жест.
Дуб
Я иду, и на ходу меня шатает.
Жизнь с меня, как лист осенний, облетает.
Что за лист? Дубовый ли, кленовый?
Все равно не вырастает новый.
Что ж? Любви немного было,
было и добро и зло,
много гнева, нежности и пыла —
всё прошло.
Листья, листья рвутся, и на каждом —
имя! Имя – на любом листке.
Назови торжественно и важно
имена родные те.
Нет! Осенний ветер
снова принимается качать
цепкие, нагие ветви.
Больше мне счастливым не бывать.
Голый ствол один белеет,
а над ним – метели белый клуб.
Ну так что ж! Смелее!
Это я – тот дуб.
18 X 1961
Плакат
И сбежали вётлы вниз по бугорочку,
а там берег обрывист —
выстроились ветлы в цепочку,
склонились.
Гей! Край родимый!
И пошли себе рядами ветлы
песочком белесым.
Может, песня старая зовет их
к лесу?
Гей! Край родимый!
Нет, полями мазовецкими, куявскими
идут-поспевают,
чтобы некий музыкант варшавский
воспевал их.
Гей! Край родимый!
А в конце пути, в дальней дали,
запоют, как умеют, зальются,
может быть, иногда рассмеются
или листья зашепчут в печали?
Гей, листья усыпали берег.
Гей, Фридерик...
21 XI 1961
Роды
Роды? Что ж! Крутило, ломало
женское тело сначала.
Из него понемногу, помалу,
выходило что-то, кричало.
Спеленают, сядут около,
школьный ранец дадут,
и тогда слетятся