В этом периоде умножаются все звуковые законы. Из великолепных дифтонгов и их преобразования в долгие гласные возникает наряду с господствующим пока обилием кратких гласных благозвучное чередование; таким образом, и согласные, не разделяемые более повсюду гласными, сталкиваются друг с другом и увеличивают силу и мощь выражения. С более тесным соединением отдельных звуков частицы и вспомогательные глаголы начинают сближаться, и, в то время как их собственное значение постепенно ослабевает, они начинают объединяться с тем словом, которое они должны определять. Вместо трудно обозримых при уменьшившейся силе чувства отдельных понятий и бесконечных рядов слов возникают благотворно действующие периоды нарастания и моменты покоя, которые выделяют существенное из случайного, определяющее из соподчиненного. Слова становятся более длинными и многосложными, из свободного расположения слов образуется множество сложных слов. Как отдельные гласные становились компонентами дифтонгов, так и отдельные слова превращаются во флексии, и, подобно дифтонгу в редукции, составные части флексии становятся неузнаваемыми, но тем более удобными для употребления. К неощущающимся суффиксам присоединяются новые, более четкие. Язык в целом еще эмоционально насыщен, но в нем все сильнее проявляется мысль и все, что с нею связано; гибкость флексии обеспечивает бурный рост числа живых и упорядоченных выражений. Мы видим, что в это время язык наилучшим образом приспособлен для стихосложения и поэзии, которым необходимы красота, благозвучность и изменчивость формы; и индийская, и греческая поэзия указывают нам в бессмертных творениях на вершины, достигнутые ими в свое время и недостижимые впоследствии.
Но так как человеческая природа, а следовательно, и язык находятся в состоянии вечного неудержимого подъема, то законы этого второго периода развития языка не могли удовлетворять все времена, но должны были уступить стремлению к еще большей свободе мысли, которую, как казалось, сковывали даже прелесть и сила совершенной формы. Как бы мощно ни сплетались слова и мысли в хорах трагиков или одах Пиндара, все же при этом возникало нарушающее ясность чувство напряжения, которое еще сильнее ощущается в индийских сложных периодах, где образы нагромождаются друг на друга; дух языка стремился освободиться от гнета действительно подавляющей формы, поддаваясь влиянию простонародных оборотов, которые при всех переменах в судьбе народов снова оказывались на поверхности и опять проявляли свои плодотворные качества. В противовес приходящей в упадок со времени введения христианства латыни развивались на иной основе романские языки и рядом с ними со временем встали немецкий и английский языки, которые к своим древнейшим средствам присоединили новые, обусловленные в своем возникновении ходом истории. Чистота гласных была давно нарушена умляутом, преломлением и прочими неизвестными древности явлениями,