Вот вам загадка: что есть у каждого папы и у каждой мамы?…
Она помолчала и проследила за моей реакцией. Я слушал ее внимательно. Я слышал всё это уже и раньше, но понять это было сложно.
– Если ты захочешь, ты будешь известным художником! Ну, не совсем ты. Но это неважно! И в твоей власти совершить что-то великое.
– Я не хочу быть доктором, – пробормотал я еле слышно.
– Что?
– Я не хочу быть доктором! – прокричал я маме в лицо, развернулся и в ужасе вылетел из кабинета.
Потом наступил гнев. Он уступил место жалости. Сначала к маме, а потом к себе. Меня с рождения действительно готовили именно к этому. Я не изучал живопись, музыку и даже литературу. Только специальную литературу. Отец гордился тем, что Ло при рождении досталась честь стать программистом и создавать для других Дубликаты. Она была его преемницей, поэтому он проводил с Ло времени намного больше, чем со мной. Он по крупицам передавал ей свои знания. Дубликат отца был писателем. И отец очень гордился им. Так, как мог бы гордиться мной.
Я заперся у себя в комнате и просидел там, поджав под себя коленки, долгое время. В комнату беззаботно вошла Ло. Она села рядом со мной, сперва делая вид, что ничего странного не замечает. Потом она подняла руку и дотронулась до моих волос. От этого прикосновения я дернулся, но не сменил положения. Она легонько погладила меня по голове, как старого пса, который изрядно надоел, но все же оставался привычно любимым. От этого жеста мое сердце немного оттаяло. Я одернул ее руку и, изобразив вымученную улыбку, произнес:
– Ну, хватит!
Вообще-то я был не против, чтобы она продолжила, но гордость мужчины не позволяла мне признаться в этом.
– Папа говорит, что наши Дубликаты будут самыми лучшими, – беззаботно произнесла Ло, будто это что-то могло изменить.
– Ты что, подслушивала? – удивился я, растирая глаза до красноты.
– Нет, – совершенно логично ответила маленькая женщина. Я ухмыльнулся и бросил быстрый взгляд на нее. Сестра выглядела на удивление озабоченной. Думаю, ей просто не хотелось, чтобы я грустил. Дети очень тонко чувствуют такие вещи. Почти как животные. С возрастом мы теряем эту удивительную способность. Мы отстраняемся от чувств других людей. А тот, кто эту способность сохраняет, обречен страдать.
– Это не твое дело!
Я знал, что ей не понравится такое заявление. Она надула губки, и ее еле заметные брови сошлись, образовав бороздку. Она сложила руки на груди и начала болтать ногами. Я не помню точно, сколько нам тогда было лет. Наверное, ей было пять, а мне семь. Но я всегда знал: несмотря на разницу в возрасте, сестра всегда было сообразительнее меня. И в тот момент мне показалось,