День, когда цвел делоникс. Ирина Анатольевна Кошман

бы солгал, если бы сказал, что был в бешенстве. Ло всё это время знала, что я рисую. А я был… счастлив, что она знала об этом. И едва сдерживался, чтобы не засмеяться. Самый близкий человек знал и не осуждал меня. Самый близкий… Был еще, конечно, дед, но нам едва ли разрешали даже вспоминать о нем. Я даже не имел понятия, жив ли он. На тот момент, кажется, я не видел его уже лет семь. Мне было четырнадцать, но тюбик с краской все еще кочевал по моей комнате, меняя место обитания в зависимости от того, где проходила уборка. Если у меня появлялись подозрения, что планы могут измениться, я просто прятал тюбик в кармане своих брюк. Хотя рисовал при этом я не меньше.

      – Не бойся, я же всё это время хранила твою тайну, – сказала Ло. – Да к тому же, если они узнают, мне тоже влетит.

      – Это почему? – не сообразил я.

      Ло снова скорчила гримасу и поглядела на потолок своими бледными голубыми глазами.

      – Ну… Мне, может, вообще запретят с тобой видеться. И что тогда я буду делать?

      – Как это – запретят видеться? Мы живем в одном доме, – я даже не хотел думать о такой возможности. – И вообще хватит нести всякую чушь.

      Я забрал у нее рисунок и положил на место, внимательно рассмотрев, не осыпался ли с него мел.

      – И это не картинки. А рисунки.

      – В чем разница? – она снова плюхнулась на кровать.

      Я не знал, что ответить. Просто слово «рисунок» мне нравилось больше. Я пожал плечами, давая ей понять, что не хочу отвечать.

      – Так тебе нравится? – спросил я, покосившись на Ло.

      – Ага, – ответила она, и улыбка сошла с ее лица. Она уставилась на свои руки и начала ковырять ногти.

      – Что-то не заметно, – промямлил я в надежде, что она откроется мне.

      – Ну… Мне нравятся кар… рисунки. Но мы больше с тобой не проводим время вместе. Мне кажется, я тебе больше не нужна.

      Эти слова для меня были, как удар под дых. Моя сестренка. Моя маленькая сестренка. Всегда такая жизнерадостная и веселая, с игривыми ямочками на щеках, любимица родителей, а особенно отца. Ведь в ней он видел свое продолжение. И теперь от этой Ло не осталось и следа. Ее губы были похожи на две маленькие вишенки из банки. Такие, которые кладут на верхушку мороженого. А сейчас они приняли вид двух плоских червячков, опущенных вниз. Она подняла свои длинные ресницы и поглядела на меня.

      – Тебя больше нет у меня? – спросила она, и от этого сердце сжалось еще сильнее.

      – Я всегда здесь, рядом, – ответил я неуверенно.

      Она опустила глаза и надулась еще больше.

      – Это не так.

      Я не знал, как убедить ее в обратном. Да и имело ли это смысл, если она говорила правду. Мы отдалились друг от друга, но я никогда не переживал это так остро. Видимо, я и правда мое увлечение вытеснило весь окружающий мир из моей жизни. И мне это нравилось. С одной стороны, я делал то, что должен был, с другой рисковал, нарушая правила. Этот постоянный маятник не давал мне расслабиться.

      Мне было стыдно смотреть в глаза Ло, и я украдкой взглянул ей в лицо. Она не смотрела на меня, и мне стало легче. Я похлопал себя