Я взорвалась от злости и обиды, даже слёзы выступили. Ле Карбюзье, как всякий гений, был далёк от действительности.
– Ага, – злобно сказала я рецензенту в трубку, – если вы спустите мне люльку из вашего окна, я поднимусь.
И рецензент понял, что спорить со мной бесполезно. Укушу, и надо будет делать уколы. Сорок штук. По одному в неделю.
Получив свой диплом с отличной рецензией, я пошла к метро. Слава Богу, на обратном пути в вагоне были места. Но когда я вышла у себя на Молодёжной и направилась к дому, то мне показалось, что я скребу своим опустившимся пузом по асфальту.
Ночью, часа в три, я проснулась оттого, что мне прострелило поясницу. Я разбудила мужа.
– Лёш! А, Лёш, ну, не спи! Мне страшно!
– А, зайчик? Ну, сейчас пройдёт, – он обнял меня и мгновенно уснул.
Мне было больно. И страшно. И обидно. Ужасссно! Я лежала на полу – боку, подложив под живот любимую папину подушку – думочку, и тихонько поскуливала. Сон пропал. Все мои мысли сосредоточились на точке, откуда пришла боль.
– Может быть, уже? – опять толкнула я мужа в бок.
– Ну и, слава Богу!
– Как ты можешь так спокойно говорить!
– Спи пройдёт, лапуль.
И он опять уснул. И даже похрапывал иногда. А я зловредно толкала его локтем в бок. Беременные женщины все такие нервные и ранимые. И обидчивые. Им слова лишнего не скажи. Или наоборот, не молчи и не спи, когда такие страсти. Вредные мы, короче.
Уходя на работу и целуя меня, он сказал шутливо: «Ну, лапуль, не плакай. Может, ещё само рассосётся!» Он ещё и подшучивает надо мной. Я запустила в него своей тапочкой.
Но это была лишь присказка.
Устав бояться и думать о том, что меня ожидает в ближайшие часы, я задремала над книгой. Тётушка КПСС усыпила меня своими мудрёными сказками. В половине второго дня, после значительного перерывала, словно током ударило меня в поясницу, я подскочила и ойкнула. Прошло минут пятнадцать, и прострел повторился с новой силой.
Я посмотрела на часы и поняла, что наступило время «Ч», и уже пора бояться и можно верещать. Но в квартире я была одна. Для кого я буду верещать? Надо звонить маме.
Но в этот момент я услышала, что хлопнула входная дверь. В комнату заглянула… мама.
– Знаешь, – сказала она, – я не смогла сидеть на работе, всё из рук валится. Лёше я позвонила, чтоб не дёргался. От мужчин в таких делах одна суета. К тому же они заправские трусы.
– Это точно, – сказала я и, вздохнув, заскулила, вспомнив ночной храп, – ой – ой – ой! Бедняжечка я!
– Ну, вот те, здрасьте, – сказала мама, – с таким пузом два зуба удаляла, не пискнула, а сейчас ныть принялась.
Я отвернулась к стене и уткнулась в подушку, чтобы мама не увидела моих мокрых глаз. Мне было страшно. И я прекрасно