Выслушав речь Гитлера, ни генерал-полковник фон Рундштедт, ни я, ни, очевидно, кто-либо из генералов не пришел к выводу, что теперь при любых обстоятельствах дело неизбежно дойдет до военного конфликта. Особенно два обстоятельства, казалось, заставляли сделать вывод, что в последнюю минуту все же, как и в Мюнхене, компромисс будет достигнут мирным путем.
Первое обстоятельство заключалось в том, что в результате заключения пакта с Советским Союзом положение Польши стало безнадежным. Следствием этого была потеря Англией возможностей осуществления блокады Германии, и теперь для оказания помощи Польше она могла пойти только по неизбежно сопровождавшемуся большими жертвами пути наступления на западе. Учитывая это, казалось вполне вероятным, что Англия под нажимом Франции посоветует Польше пойти на уступки. С другой стороны, Польше должно было теперь стать ясно, что британские гарантии практически потеряли свою силу. Более того, она должна была считаться с тем, что в случае войны с Германией у нее в тылу выступят Советы, чтобы добиться реализации своих старых требований в отношении Восточной Польши. Как же в такой обстановке Варшава могла не пойти на уступки?
Другое обстоятельство было связано с самим фактом проведения совещания, в котором мы только что приняли участие. Какова была его цель? До этого момента то, что касалось военных аспектов планов нападения на Польшу, тщательно скрывалось. Сосредоточение дивизий в пограничной зоне проводилось под предлогом строительства «Восточного вала». Для маскировки подлинной цели переброски войск в Восточную Пруссию была начата подготовка грандиозного празднования годовщины сражения под Танненбергом[21]. До последнего момента шла также подготовка к крупным маневрам механизированных соединений. Развертывание войск проводилось без официального объявления мобилизации. Было очевидно, что все эти мероприятия не могут остаться тайной для поляков, и что они, следовательно, носят характер политического нажима. Тем не менее, пока они все-таки проводились в обстановке полной секретности, при чем применялись все средства маскировки. Теперь же, в кульминационный момент кризиса, Гитлер собрал весь высший командный состав вермахта в Оберзальцберге – факт, который ни при каких обстоятельствах нельзя было сохранить в тайне. Нам же это казалось вершиной последовательно проводящейся политики блефа. Таким образом, Гитлер, несмотря на воинственность своей речи, все же стремился к компромиссу? Не должно ли было именно это совещание преследовать цель последнего давления на Польшу?
Во всяком случае, с такими мыслями генерал-полковник фон Рундштедт и я выехали из Берхтесгадена. В то время как генерал-полковник направился прямо в наш штаб в Нейссе[22], я на один день остановился в Лигнице, где жила моя семья, – еще один признак того, насколько мало я в душе верил в то, что скоро начнется война.
24