Пекинский узел. Олег Игнатьев

при всем внешнем раболепии китайцы очень пекутся о своем достоинстве. Как говорит монах Бао, «триста дворцовых покоев пройдешь, пока очутишься в тронном зале». Старик давал уроки китайского языка, его пекинского наречия, и вскоре Игнатьев научился писать иероглифы «небо», «ветер», «дерево, «огонь». Он уже знал, что «хуан» – это «желтый», «сюань» – «черный», «су» – «белый», а «чи» – «красный». Слово «хэ» означает «река», «хай» – «море», «бэй» – «север». «Хорошо, – нахваливал его монах Бао. – Кто знает девять знаков, уже ученый человек». Он же поведал ему о пяти буддийских запретах: не убивать, не красть, не прелюбодействовать, не лгать, не пить вина. «В сущности, – добавил он, – это заповеди Христовы, разве что немного упрощенные». Старик принял христианство сердцем и любил порассуждать на темы благочестия.

      – Не бегите за временем, – внушал он Игнатьеву, – и оно остановится.

      – Мне кажется, – признавался ему Николай, – что оно и впрямь остановилось. Мои переговоры с вашим правительством зашли в тупик.

      – Ничего, – подбадривал его китаец. – Пришло время помолчать. Сосредоточьтесь. Учитель царей божественный Кун-цзы говорил так: «Безмолствуй, но помни: в основе мира лежит иероглиф «взаимность». – Он взял ручку, тюкнул пером чернильницу и показал, как пишется вечное слово. Знак был простым и сложным. Николай исчеркал целый лист бумаги, пока дождался похвалы.

      – Весьма изящно. – Старик растянул губы в улыбке. – Это слово – ключ судьбы: с ним вы добьетесь успеха.

      «Претерпевший же до конца спасется», – вспомнил Игнатьев Евангельское слово Иисуса Христа и подумал, что если в течение осени ему не удастся сдвинуть дело с мертвой точки, то придется продать казачьих лошадей: во-первых, нет теплых зимних денников, а во-вторых, их просто не на что будет кормить. Ведь никто не скажет, сколько ещё сидеть в Пекине. Может оказаться так, что проволочки китайцев станут в копеечку, и немалую. Он понимал, что ему во что бы то ни стало необходимо преодолеть враждебное отношение к себе всесильного Су Шуня. Иногда ему казалось, что он нашел его слабую струнку, но сыграть на ней не удавалось. Министр налогов, словно почувствовав это, всячески избегал встреч с ним. Казалось, старый лис умел читать чужие мысли: не давался в руки. Вообще, маньчжуры после победы над союзниками лишились способности трезво оценивать ситуацию. Оставалось одно: ждать, когда к устью реки Бэйхэ подойдет морская армада союзников и начнется полномасштабная война. Тогда, вероятно, китайцы станут сговорчивей.

      В конце августа пришло письмо от графа Муравьева: «С первых чисел октября буду ждать в Благовещенске ваших известий, сообразно с которыми сделаю на Амуре должные распоряжения». Но ничего утешительного сообщить было нельзя. Присланные графом Муравьевым карты пограничной линии были приняты китайцами в штыки. Су Шунь презрительно швырнул их на стол: «Они меня не убеждают. Можете забрать себе». При этом он добавил, что «пустота рождает пустоту».

      – Я же вам советовал не дергать тигра за усы. Вы что, глухой?

      Игнатьев