…Нельзя тратить меньше, чем я, если вообще лечиться; в более дешевой санатории я несколько раз заболел от тухлой рыбы. Колит мучает, он требует утонченной диеты…
«Простота, вызывающая уважение», – гласит спартанская формула тт. Молотова и Орджоникидзе (Спарту насадить в Европе XX века). Если ЦКК прикажет сморкаться в кулак, я буду сморкаться в кулак в гостиной Штреземана, я не вызову его уважения, но испорчу наше международное положение – и без сморканья в кулак я мог достаточно убедиться за все эти годы, что наша простота или бедность вызывают не «уважение», но насмешки и вредят нашей кредитоспособности, торговой и политической, ибо торгуем мы с буржуазией и кредиты получаем от буржуазии, а не от компартий…
Я счастливо приближаюсь к вытекающему из циркуляров тт. Молотова и Орджоникидзе идеалу… самоизоляции, столь хорошо достигавшейся московскими послами XVII века, которые, однако, не нуждались в кредитах от греховного Запада».
Чичерин тяжело переносил кампании, которые периодически проводились партийным аппаратом: сокращения и чистки, которые лишали его ценных работников: «Я писал т. Сталину, что прошу на моей могиле написать: «Здесь лежит Чичерин, жертва сокращений и чисток». Чистка означает удаление хороших работников и замену их никуда не годными».
Он возмущался и мобилизацией опытных работников для отправки в деревню и, напротив, набором в наркомат партийно-комсомольской молодежи.
Его, скажем, дико раздражало введение единого машбюро, куда собрали машинисток из всех отделов и куда все члены коллегии и сам нарком должны были ходить, чтобы диктовать телеграммы. Не теряя надежды что-нибудь исправить, он жаловался Сталину, от которого все это и шло:
«Сокращение 1927 года потому было для меня лично очень тяжелым ударом, что на меня лично тем самым пало слишком большое бремя… Руководители других комиссариатов говорили мне, что это моя вина – я недостаточно отстаивал комиссариат. Когда разрушают комиссариат, надо грызться. Я же впал в безграничное отчаяние. Вместо отстаивания мною комиссариата, у меня росли патологические состояния, питаемые также отношениями с Литвиновым.
Меня все больше превращала в развалину вся эта внутренняя обстановка – миллион страхов, неприятностей, конфликтов, волнений (от одного только инцидента с Ворошиловым у меня долго продолжались ужасные состояния)… Вечный дамоклов меч над головой. Наши верхи, закрыв глаза, зажав уши, не считаются с резонами и фактами, так что, например, решили уничтожить всех переводчиков в наших учреждениях в Азии: наш аппарат в Азии был бы без языка».
Личные переживания Чичерина мало интересовали генерального секретаря,