– Вот в чем дело. Тогда да, конечно.
Он отошел от эсэсовца, и тут же прозвучали три выстрела.
Калач вернулся.
– Дело сделано.
– Погоди, тут был какой-то зэк.
– Так точно, Фома Болотов.
– Он сгорел в сарае?
– Нет, я приказал его арестовать. Значит, он должен был быть в конторе.
– А та, я смотрю, не вся сгорела.
– Я быстро.
Калач подбежал к конторе, когда из пожарища вылез чудом уцелевший Болотов.
Он едва ковылял, держался за обожженную руку, увидел начальника районной полиции и прохрипел:
– Мирон Фадеевич, помоги, век должен буду.
– Ты меня знаешь?
– Кто же вас не знает. Я готов служить у вас.
– Это плохо, Фома, что ты меня знаешь. Но ничего, такое недоразумение вполне исправимо.
Калач дважды выстрелил Болотову в голову. Тот рухнул в огонь.
– Вот так, служи теперь на небесах.
Мирон развернулся и побежал к эсэсовцу.
Через двадцать минут бронетранспортер с семьей евреев под охраной двух солдат роты Бонке и грузовик пошли обратной дорогой, в объезд Ясино, в сторону районного центра. А сзади продолжали гореть хаты деревни Лоза, которая теперь значилась только на картах.
Взводы унтерштурмфюреров СС Ромберга и Эбеля под общим руководством заместителя Бонке оберштурмфюрера Венцеля устроили побоище в деревнях Карчеха и Павлинка.
Сам Бонке и команда полицаев Калача вернулись в райцентр в 12.20.
Начальник полиции разрешил своим подчиненным отдых, взял двух человек, пересел в бронетранспортер командира роты. Калач и полицаи устроились вместе с еврейской семьей.
Механик довел бронетранспортер до перекрестка Восточной и Береговой улиц, остановил его.
Бонке приказал всем спешиться.
Дальше евреев вели пешком. Баулы по приказу гауптштурмфюрера остались в бронетранспортере. Саквояж он нес сам. Вскоре все оказались в той самой хате, где старший полицай деревни Лоза докладывал обстановку Калачу.
– Вот здесь вы пока побудете, – сказал гауптштурмфюрер. – Как, Годман, устраивает жилище?
– Вполне, господин офицер. Но почему вы поселили нас здесь?
– Об этом поговорим вечером. Тогда же вам доставят продукты, чтобы вы не сдохли с голода.
– Почему так грубо, господин офицер?
Гауптштурмфюрер взорвался:
– Паршивый еврей, ты еще претензии выставлять будешь? – Но он быстро взял себя в руки. – Как я сказал, так и будет. Блюда из ресторана вам никто приносить не станет. Хотя если заплатите, то можно организовать и питание из «Мюнхена».
– У нас не осталось денег. Только мелочь.
– А ну давай сюда свою мелочь! – прорычал Калач, спохватился, взглянул на командира роты.
Тот усмехнулся.
– Оставь их, Мирон. Если у них и остались деньги, то советские. Тебе они нужны?
– Я бы взял.
– Нет! Позови охранников и представь их мне.
Калач вызвал двух полицаев, которые курили у крыльца.
Те зашли,