– Вы работаете в науке?
– Можно даже так сказать, – он ответил, не моргая, хамство стало козырять.
– А сколько вам лет, если не секрет?
– К науке это не имеет отношения. Ну, хорошо, мне уже не тридцать, но еще и не шестьдесят.
– Когда мы увидимся снова? – спросил Ипполит строго.
Лизе стало очень стыдно лишь на несколько минут. А потом душа решила: лучше стыд, чем долгий путь. Прилетел Остап вспыленный, хорошо удовлетворенный.
– Простите, мадемуазель, – сказал он быстро, – но мы не можем вас проводить. Нам надо отсюда умчатся, как искра.
– Если бы не я, – сказал Остап, «слетая» с лестницы, – долго вам бы куковать в обшарпанном креслице. Молитесь на меня! Молитесь! Не бойтесь, шея не отвиснет. Место вашей мебели на свалке империализма. Среди древних утюгов, битых кружек, дохлых псов.
– Что за издевательства! – воскликнул Воробьянинов, начавший было освобождаться из-под ига могучего интеллекта нерадивого сына.
– Молчание, – холодно сказал Остап, – молчание – это золото, а ум – это брильянт. Состоялся мрачный разговорчик с заведующим исторической свалки. В ходе умных хитросплетений я узнал, что ваша мебель уцелела. Ее свалили в склад где-то на семь лет, а вчера на аукцион отвезли комплект.
– Скорее! – закричал Ипполит.
– Извозчик! – завопил молодой бандит.
Они сели, не торгуясь, легким мыслям повинуясь.
– Молитесь на меня! Молитесь! Только о стенку не расшибитесь. Вино, женщины и карты обеспечены, фельдмаршал!
В первой же комнате аукциона они увидели то, что так долго искали. Все десять стульев на ножках гнутых стояли. Обивка ничуть не потемнела и сыростью на складе не пропотела. Они были чисты, свежи, а на сиденье отдыхал зайчик цвета дикой ржи.
– Скажите, эти стулья из музея? – спросил Остап у продавца.
– Эти? Эти – да.
– А они продаются?
– Да.
– А какая цена?
– Цены еще нет. Завтра с пяти приходи. Там все и узнаешь, погоди.
– Молитесь на меня! Молитесь! Только о стенку головой не колотитесь.
Ипполит Матвеевич был готов на все, даже целовать подметки у него.
В то время, как друзья вели культурно-просветительный образ жизни, одна молодая дама заплакала глаза трижды. Вдова Грицацуева оплакивала последнюю любовь своей жизни, после которой происходило полнейшее замораживание вишни. Все соседушки столпились вокруг круглого стола. И записку экспертизой проверяли три часа. Прошло три дня, а горизонт был чист. Ни Бендера – супруга, ни сердцу милых штучек, все унес подлец-разлучник. Тогда вдова пошла вкрутую, дав объявление вслепую. Что муженька не доглядела, брюнета лет так тридцати, одет, как супермен: в костюм зеленый, ботинки цвета апельсина, жилет был цветом «кокаин». И кто вернет любовь мою, получит от меня деньгу.
Но великая страна молчала.