Приглашение, вырезанное на камне
Спросим: каков первый знак нашего существования на земле? Восприимчивость к неизвестному. Какое открытие мы делаем прежде всего? Большинство из нас, те, у кого есть мать, обретает ее по взгляду, по рукам, по голосу, по звуку его, который несет в себе какой-то запас уютной, живой теплоты. Невесомое вещество звука слетает с материнских губ, касается нас, исчезает, возникает и скрывается вновь. Но скрывается не навсегда и недалеко, от многих ласковых незаметных касаний оно делается неотъемлемой частью нашего рождающегося я. Это срастающееся с нами звуковое тело, становящееся в нас и плотью, и смыслом, зовом, укором или побуждением, словно зацепляет за все окружающие нас предметы, вводит их в орбиту нашего существования. Каждая из вещей получает свое наименование, обретает лицо, прежде всего потому, что лицо есть у нас, потому что у нас есть имя.
Имя – универсальное средство общения, в котором происходит непрерывный обмен между словесной формой нашей вести и содержанием, которое в нее вложено. Так, в русском языке можно найти десятки игровых ситуаций, в которых наше имя ведет игру всерьез и в шутку, принимая или посылая другим любовь, иронию, нежность, фамильярность, угрозу, презрение, почтение с оттенком презрения, чувство дистанции с завистью, зависть без дистанции, упрек, мольбу, суд… Обращаясь к человеку по имени, можно обещать ему бессмертие или приговаривать его к смертной казни в сердце своем, но тем же именем можно тешить и пеленать его, как младенца, облизывать, как кошка котенка, можно отдавать приказы, передавать нечто по секрету…
И потому имя, которое носим, не просто болтается у нас как солдатский номерок на шее, оно по-своему впитывает в себя все, к чему прикасалось, наполняется воздухом, в котором носилось и произносилось. Мы живем со всеми вариациями наших имен, сохраняем их в памяти, ощущаем их как домашнее тепло, в котором оживает внезапно все, что с ним когда-либо происходило. С годами мы как бы обрастаем собственным именем, которое растет медленно, как куст на земле нашей жизни. Оно может стать мудрым как Конфуций, распутным как Казанова, кряжистым как пахарь на неплодной земле, сжимающим вам горло как Малюта, намоленным как обитель отшельника. Оно словно ручеек, по которому в нашу память перетекает обступающая нас новизна мира, оно – как малое ядро нашего существования, в котором готова уместиться вся человеческая вселенная.
Моисей! Моисей! – позвал Голос из горящего куста, и человек отозвался Голосу: вот я (см. Исх. 3, 4). Ответ означал: вот он я в слове, которое заставляет меня обернуться, обнимает мое все, что есть я. Но не только мое. Откликнувшись, я утверждаю и бытие Голоса, а за ним и реальность непроизносимого, непостижимого Сущего, открывающегося в самоочевидности Того, Кто говорит о Себе: «есмь». Голос из куста определил, окрасил собой существование, так же как и само имя Моисея. Оно стало средством связи, устойчивым контактом с этим безымянным и обжигающим Присутствием, войти в которое можно было