– Замолчи, Ковальчук! Прекрати хулиганить, сядь на место, – пыталась завладеть ситуацией Зверуха.
– Вы еще пожалеете! Я все маме скажу! – зловеще предупредила Ковальчук.
– Да говори хоть маме, хоть папе… римскому. Я ничьих мам не боюсь.
– Вы мою маму не видели! Вы когда мою маму увидите – вы в обморок упадете! – И с этими пророческими словами Ковальчук выскочила из класса. Не прошло и пяти минут, как в класс торопливо вошли директор, завуч и сама Ковальчук.
– Так, Лена нам рассказала, что произошло. Мы просим вас перед ней извиниться, – с порога сказал директор.
У Зверухи просто отвисла челюсть – в буквальном смысле.
– Чего? – только и сказала она, вылупив глаза на директора. Тот был непреклонен.
– Вы ударили Лену по руке? Ударили?
– Да, но…
– В советской школе, тем более в моей школе, детей не бьют. Если вы не хотите последствий…
– Но… я сейчас объясню… Все было не так…
– Надо просить прощения.
– Да вы смеетесь, что ли, надо мной? С какой это стати я буду просить прощения у нее?! Она – нахалка, хамила и ломала машинку. Если хотите жаловаться в РОНО, пожалуйста, я – член партии, мы посмотрим, что там решат.
Тут, увидев, что коса нашла на камень, решила вмешаться Лыска, наша завуч. Она отозвала Зверуху в сторонку и стала тихим голосом ей что-то втолковывать. Мне было любопытно до смерти, поэтому я, сделав вид, что у меня упала ручка, подобралась на коленках к ним поближе. Всего разговора я не услышала, но отдельные слова, долетавшие до меня, не оставляли сомнений в происходящем.
– Дорогая… поймите… совершенно сумасшедшая… Бесполезно связываться… У нее справка… Будет только хуже…. Всех замучает… ничего не поделаешь… Отвязаться и плюнуть… Мы подумаем… как вам компенсировать…
Зверуха, вся покраснев, пыталась настоять на своем.
– Это просто неслыханно! – с возмущением говорила она. – Я… просить прощения у нахалки… никогда в жизни… сяду в тюрьму…
К ним подошел директор, злой как собака, и, не понижая голоса, с досадой проговорил:
– Какая, к чертям собачьим, тюрьма! При чем здесь тюрьма? Чего тут городить драму? Надо попросить прощения у девчонки, чтобы мать ее припадочная нас всех не перерезала по одному!
Лыска, качая головой, показала ему глазами на притихший класс. Тут и меня заметили.
– А ты чего здесь ползаешь? Сядь на место!
Пришлось ретироваться.
Через какое-то время уговоры подействовали. Директор и Лыска, взяв Зверуху под обе руки, подвели, вернее, подтащили ее к Ковальчук.
Зверуха открыла рот, но слова не шли у нее из глотки.
– Лена! – проникновенно сказала за нее Лыска и толкнула Зверуху в бок.
– Ты, это, ну, того самого, короче, сама понимаешь, – чуть слышно, не глядя на довольную Ковальчук, прошелестела Зверуха.
– Чего? – улыбаясь во все свое широкое лицо, спросила Лена. Она явно наслаждалась каждой секундой.
– Она