Раздался звук открываемой двери, и на кухню заглянула ее мама, вернувшаяся с работы. Я привстала, чтобы поздороваться, как положено воспитанным детям, и ждала, когда Марина нас представит. Но не тут-то было! Мамаша (так ее называла Марина), не обращая на меня ни малейшего внимания, с ненавистью глядя на Марину, произнесла слова, которых я ну никак не ожидала услышать от зав. кафедрой одного из самых крутых московских вузов.
– Ну, что, сучки, нажираетесь? Вечно шляется к тебе всякая шваль!
Я молча села на свой стул. «Швалью» меня еще никто не называл. Марина обнажила зубы в совершенно зверином оскале.
– Заткнись, старая дура!
– Я тебе покажу «дуру»! – мамаша, все еще стоя в коридоре, сняла с ноги сапог и швырнула им в нас. Сапог попал ровнехонько по пиву, бутылка упала, и остатки пива растеклись по столу и полились на пол. Марина схватила первое, что попалось ей под руку, кажется, это была сахарница, и кинула в мать. Мамаша увернулась и спряталась за угол. Сахарница разлетелась на куски.
Опаньки! – и в нас полетел второй сапог.
– У, блядь! – Марина скрипнула зубами и запустила в сторону двери еще чем-то.
– Слушай, я, наверное, пойду, – пробормотала я, бочком-бочком прошмыгнула к двери и кубарем скатилась по лестнице вниз. Да, такого я еще не видела!
На следующий день в школе Марина мимоходом заметила, что у нее сейчас тяжелый период в отношениях с матерью, потому что та безумно ревнует ее к новой отцовской семье. Бывшего мужа Маринина мать ненавидела. О том, что дочь тусуется там вовсе не из-за отца, а из-за Глеба, мамаша не знала, конечно, но, если бы узнала, было бы еще хуже.
– Она – ужасный совдеп. Член партии и все такое. Ужас!
Я, правда, не поняла, какая связь между членством в партии и киданием сапог в дочь и ее друзей, но уточнять как-то не хотелось. И все, больше мы об этом не говорили, будто ничего и не было.
Через какое-то время стало ясно, что лучше нам с Мариной вместе в школе не появляться – мы действовали друг на друга как катализатор. Часто все заканчивалось в кабинете у директора или у Лыски – так звали завуча Маргариту Соломовну, которая на самом деле была лысовата. Мне-то было не страшно. Я умела каким-то образом не переходить черту. Но Марина вызывала у окружающих необъяснимую яростную реакцию отрицания.
Едем мы с ней в автобусе. К Марине прилипает какой-то мужик и начинает ее щупать. Через это прошли многие советские девушки и женщины. И общество выработало определенные негласные правила поведения для женщин в такой ситуации. Надо было, никому ничего не говоря и тихо страдая про себя, немного отодвинуться в сторону; если же он продолжал прижиматься и трогать, можно было молча, с осуждением, посмотреть на него и отодвинуться как можно дальше, в другой конец салона, в конце концов