Увидев меня, Глеб вскочил и сжал в медвежьих объятиях. Потом он обнял Марину.
– Марина, как я соскучился!
Он опять сел и посмотрел на бляху в руках детины.
– Сейчас, только осталось суконкой с пастой Гоя все отшлифовать – и получится просто чудо заморское, а не бляха.
Марина бросила на меня многозначительный взгляд. Глеб взял гитару, перебрал струны и в полный голос запел, не отрывая взгляда от Марины.
Я буду долго гнать велосипед.
В глухих лугах его остановлю.
Нарву цветов и подарю букет
Той девушке, которую люблю.
Тут к нему присоединился мордатый, и они оба, закрыв глаза, проникновенно, в унисон, затянули:
Нарву цветов и подарю букет
Той девушке, которую люблю-у-у…
Увесистый толчок вернул меня в действительность.
– Фуражка, говорю, это святое. Сам подшивал изнутри зеленым бархатом. Бялая, ты спишь, что ли? Марина вон тоже засыпает. Ладно, пойдем я тебя провожу, два часа ночи уже.
Я нацепила на себя фуражку, а заодно и дембельский китель.
– Только не застегивай. Ты мне его своими сиськами растянешь.
– Сиськи у доярок, а у меня – грудь.
– Грудь – это когда маленькая, а у тебя – как раз сиськи.
С тем и вышли. Когда мы повернули из двора на улицу, то наткнулись на группу байкеров. Их было человек пятнадцать, не меньше, на огромных мотоциклах, все в коже и металле. Стоя на тротуаре, я прямо перед собой видела дверь своего подъезда, от которой нас отделяла только проезжая часть. Но попасть туда казалось совершенно нереальным. Байкеры молчали и разглядывали нас с холодной невозмутимостью, оглашая окрестности диким ревом своих мотоциклов. Первой моей мыслью было развернуться и убежать назад во двор, спрятаться где-нибудь на детской площадке, тихонечко пересидеть – ведь не попрутся же они на мотоциклах искать нас в избушках и грибочках, – а потом осторожно вернуться к Марине. Я могу и у нее переночевать. Но Глеб железной хваткой держал меня за руку. Я с ужасом поняла, что он никуда убегать не собирается.
– Глеб, давай вернемся, – на всякий случай попросила я.
– Заткнись и слушай меня, – сквозь зубы, очень тихо и серьезно сказал Глеб. – Сделай нормальное лицо и не смотри им в глаза. Ты поняла? Не смотри в глаза. Иди. И все.
– У меня ноги не идут. Серьезно.
– Обопрись на меня сильнее, но старайся идти.
Я навалилась на него всей тяжестью, он подхватил меня рукой за талию, и так мы медленно шли, глядя прямо перед собой. Он мне, кажется, что-то говорил, но я ничего не слышала – в ушах словно была вата. Я видела, как байкеры провожают нас взглядами. Глеб меня встряхнул.
– Я открою дверь подъезда, заходи спокойно, не беги и не поворачивайся к ним спиной.
Когда мы наконец, целые и невредимые, оказались у меня в подъезде, от пережитого ужаса я расплакалась.
– Да ты, мать,