Встреча со щенком заронила камешек в его душу и Олег Васильевич, будучи наедине со своей совестью, ясно понимал, что камешек этот теперь будет в нём жить, расти и набирать вес.
Содержимое сковородки перестало быть прозрачным и полностью побелело свернувшимся от жара белком; масло по краям начало потрескивать и закипело. Ужинать Латышеву не хотелось, но безнадёжную пустоту комнаты и души необходимо было чем-то заполнять. Он выключил плиту, снял с неё шипящую, плюющуюся капельками раскалённого масла сковороду, и вилкой помог соскользнуть горячей глазунье в мелкую тарелку тёмного стекла. Вскипятил в чайнике воды, бросил в стакан дешёвый пакетик, сел за стол и взял кусочек хлеба… Нет, есть совсем не хотелось… Он опять вернулся к мысли о собаке и невозможность отвязаться от этой мысли стала уже раздражать его. Сколько бездомных тварей слоняется по городу, издыхая от болезней, погибая под колёсами, и судьба их никогда особенно его не волновала. Нет, он не бесчувственный человек и ему, конечно, жаль брошенных животных, но ведь не до такой же степени, чтобы изводить себя за собственное бессилие в этом вопросе. В городе есть специальные службы, вот пусть они и занимаются проблемами бродяг. А он не бросал на улице ни собак, ни кошек, хотя бы потому что никогда не заводил их. Домашние животные требуют времени, заботы, а у него на это нет ни возможности, ни желания. Гораздо честнее не взваливать на себя почётные обязанности пред братьями меньшими, чтобы потом не разрываться между тягостной дилеммой долга и нелюбви.
Глазунья на тарелке почти остыла. Он заставил себя её съесть, запил чаем безвкусие дежурного ужина, вымыл посуду и, возвратившись в комнату, бухнулся на диван. Свободно следуя за скользившими в голове мыслями, не заметил сам, как заснул. Проснулся только через час. Просыпался тяжело и неохотно, постоянно отдаваясь сладостному, цепкому состоянию дрёмы. Мысль о щенке, словно толчком заставила его очнуться и открыть глаза. Это было уже слишком. Всякой навязчивой мысли есть свой предел. Он встал и опять долго плескал в лицо холодной водой. Головная боль почти прошла. Олег Васильевич решил заняться делом, сел за рабочий стол и вынул из пакета стопку школьных тетрадей. Мысленно обругал детей, школу, профессию и себя. Школу за детей, себя за профессию. Нет, сейчас бы ни за что не пошёл в педагогику. Такую судьбу выбирают только по молодости и глупости. А теперь обратной дороги нет. Впрочем, в его возрасте уже много чего нет. И не будет. Хотя тридцать шесть это ещё… Нет. Не будет. И тридцать шесть, как ни обманывай себя, это уже, а не ещё. Ведь существуют объективные законы жизни, их не обойдёшь. Раньше надо было думать. Раньше… Ну, хорошо, а что бы изменилось, если бы он думал раньше?.. И в каком направлении надо было думать?.. А!.. Наплевать!.. Теперь уже всё равно.
Он взял первую тетрадь и раскрыл её. Полуисписанная крупным детским почерком страница была озаглавлена: «Работа над ошибками». Олег Васильевич сосредоточенно поджал губы, безжалостно прошёлся красным по детскому труду