– Питер, как бы вам сказать– у меня сейчас дни не для мужчин,– все еще защищалась Анхен.
– Аня, не валяй дурака, – голос Петра потвердел. –У моей Евдокии никогда не бывает неспособных дней. Она из такого же теста, как и ты. Ты ничем не хуже. Или бережешь себя для кого-то. Поговаривают, что к тебе зачастил какой-то посланник– засранник. Голову оторву.–Царь не уточнил, кому он оторвет голову: ей или посланнику, скорее всего, обоим. Что сие может быть, Анхен нисколько не сомневалась.
Все пошло по-старому. Наезды, пьянки, кутежи продолжались. Единственное, что вымолила Анхен, так это не возвращаться после постели в пьяную кампанию. Она передала Кенигсеку, боясь за него, чтобы не ездил к ней. Людвиг, превозмогая страх, все же изредка наезжал, не имея сил долго не видеть подругу.
Когда началась Северная война со шведами, Кенигсек, как представитель союзного государства, обязан был находиться при войсках. Царь взял его в свое окружение, но всегда криво усмехался, завидя совсем не военную фигуру Кенигсека. Он уже знал, кто тот посланник, что заезжал к Анхен в его отсутствие. Вездесущий Меншиков, у которого остались приятели в Немецкой слободе, сообщили ему о слухах вокруг Анхен и Кенигсека. Царь за столом спросил у Лефорта, что ему известно по сему поводу, Франц предпочел отшутиться в том смысле, что измена любовницы – сие единственная измена, что не карается по закону.
Петр думал несколько иначе. После одной из попоек, устраиваемых царем, Кингисек пошел твердой походкой к себе в палатку, но до нее так и не дошел. Его нашли мертвым в ручье глубиной по колено. Саксонсому курфюрсту отписали, что посланник напился, переходил ручей по бревну, поскользнулся, ударился головой о камень и убился. Кингисека заспиртовали и отправили в кунсткамеру к прочим любителям переходить дорогу властителю России.
При обыске вещей в обозе Кенигсека нашли несколько писем Анхен к несчастному Людвигу. Письма были написаны столь нежной, столь любящей душой, что секретарь царя Макаров, которому передали письма, пробежав их вскользь, печально покачивал головою, жалея царя и долго не решался показывать их Петру, дожидаясь удобного случаю.
Но разве бывают такие случаи, когда можно спокойно перенести измену или предательство человека, о котором думал, что он любит тебя? Царь после прочтения сих эпистол зело бушевал и метал все, что попадало под руку. С ним случился жесточайший приступ эпилепсии, к нему, кроме лекарей, несколько суток никого не подпускали. И вопрос был не только и не столько в измене, как таковой, сколько в том, что пришлось убеждаться в том, что его никто не любит такого, даже женщина, которая, казалось бы, должна была любить.
Наконец Петр вызвал Макарова, вручил ему письмо и приказал доставить его в Немецкую слободу по известному адресу. Как рассказывал лекарь, царь писал то письмо чуть