Домработницу разговор с Цыпиным тоже потряс, у бедной женщины руки дрожали. После того, как Муза опрокинула кастрюлю с кипящей водой и едва не обварилась, Анатолий отпустил её домой и даже предложил взять завтра выходной. Самому ему тоже требовалось побыть одному, чужие, пусть и полные сочувствия, глаза жутко раздражали. Вот так живёшь, считаешь себя уравновешенным человеком, а придёт беда, окажешься неврастеником и слабаком. Анатолий на скорую руку перекусил холодной курицей и вышел во двор. Стоял тёплый вечер, едва ощутимый ветерок нежно касался щёк и влажного лба. Вот бы сейчас отворилась калитка и пропустила Марка. Как бы отец бросился ему навстречу, как прижал бы к себе и зашептал в ухо: «Сынок! Сынок! Спасибо, что вернулся!» Ни слова упрёка б не сказал, ни строгого взгляда не бросил. Лишь бы он был в порядке!
По словам Цыпина, похитители, если это похищение, должны были уже проявиться. Им время дорого. Раз требований выкупа не поступало, значит… О страшных вариантах думать не хотелось. На озлобленного беглеца сын тоже не тянул. Пусть он с Дашей! Она не причинит ему вреда. Пусть с Дашей! Хотя, вопреки желанию сердца, Анатолий считал, это маловероятным. Кто-то парня обманул. Знающий семейную ситуацию человек. Кто же? Неужели, в самом деле, Тускловцев? Анатолий обошёл дом, выглянул за ворота. Постоял. Поднял глаза к небу. Там поблёскивали редкие звёзды. Им-то сверху видно всё. Покачался с пятки на носок и повернул обратно. Свет в окне спальни погас. Вика, похоже, собиралась спать. Рубинов неторопливо пересёк двор, прошёлся по дому, не теряя ощущения пустоты и никчёмности огромных площадей. Здесь бы пятерых детишек растить! Тяжело ступая, поднялся на галерею, завернул в комнату Марка. На столе горела забытая Цыпиным лампа. Открыл папку. Записки не было – полицейский изъял её. Порывшись в листах, Анатолий нашёл портрет сына. Полюбовался. Показать жене? Да она спит уже – подумалось с надеждой. Чего-чего, а любовные утехи сейчас казались абсолютно неуместными.
Вика свернулась клубком на краю ложа, уткнув нос в собственную ладошку, и глубоко дышала. Действительно спала или хорошо притворялась. Проверять Анатолий не стал. Улёгся осторожно, чтобы не потревожить и поймал взглядом сквозь щёлку в портьерах блёклую звёздочку. Смотрел, пока глаза не закрылись сами собой. Снилось, как они с Мариком босиком бегают по усыпанному цветами полю, у каждого в руках бечева, на которой бьётся воздушный змей. Трава щекочет ступни, нить режет палец, но от этой боли становится ещё веселей.
– Мой выше! – кричит сын.
– Нет, мой!
Два хвостатых бумажных чудовища рассекают воздух, на миг заслоняя солнце, пронзающее их полупрозрачные тела золотыми лучами. Смех сына звенит как частая апрельская капель, выбивающая чечётку о жесть отливов. Анатолий во сне улыбался так широко, что не смог бы разлепить ресницы.
Сюжет сновидения всплыл из прошлого: накануне по дороге к озеру, где