– Матушка заснула, – отвечал Павел.
– Ну, слава богу, слава богу! Пусть ее почивает. Здравствуй, Паша. Я тебя-то и не заметила; подвинь-ка мне скамеечку под ноги; этакий какой неловкий – никогда не заметит. – Павел подал скамейку. – Погляди-ка на меня, дружочек мой, – продолжала Перепетуя Петровна, обращаясь к племяннице, – как ты похорошела, пополнела. Видно, мать моя, не в загоне живешь? Не с прибылью ли уж? Ну, что муженек-то твой? Я его, голубчика, уж давно не видала.
– Он дома остался; слава богу, здоров, – отвечала Лизавета Васильевна, целуя у тетки руку.
Перепетуя Петровна больше любила племянницу, чем племянника, потому что та была к ней ласковее.
– Что деточки-то твои? Михайло Николаич писал, что они просто милашки.
– Я завтра их привезу к вам, тетушка.
– Непременно привези! Смотри же, одна и не езди! Паша, полно сидеть букой-то; пододвинься, батюшка, к нам, поговори хоть с сестрой-то; ведь, я думаю, лет пять не видались?
– Мы с ним уж, тетушка, наговорились и наплакались.
– Счастье твое, мать моя! А со мной – так он не больно говорлив. О чем это с тобою-то говорил?
– Рассказывал свои обстоятельства.
– Мне никогда ни слова не говорил. Какие же его обстоятельства? Да скажи, батюшка, хоть что-нибудь. Что ты скрываешь? Что, я тебе чужая, что ли? Зла, что ли, я тебе желаю? Я, кажется, ничего тебе не показывала, кроме моего расположения: грех тебе, Паша! Какие же это обстоятельства?
– Сестра вам лучше расскажет; она знает все, – отвечал Павел, с величайшим терпением выслушивавший претензии тетки.
– Какие же обстоятельства? – спросила снова любопытная Перепетуя Петровна, уже обращаясь к племяннице.
– Вот видите, тетушка, брату нужно ехать в Москву.
– Это зачем? – почти вскрикнула Перепетуя Петровна.
– Ему надобно выдержать на магистра.
– Что же это, должность, что ли, какая?
– Все равно что должность, – отвечал Павел.
– А жалованье велико ли?
– Жалованья нет.
– Так какая же это должность? Этаких-то должностей и здесь много. Как же ты мать-то оставишь?
– Это-то меня и беспокоит, тетушка.
– Отчего ты не хочешь здесь служить? Не хуже тебя служит Федосьи Парфентьевны сын; уж именно, можно сказать, прекрасный молодой человек, с обращением: по-французски так и режет; да ведь служит же; скоро, говорят, чин получит; а тебе отчего не служить? Ты вспомни мать-то свою, чем она для тебя ни жертвовала? Здоровья своего, что называется, не щадила; немало с тобой возилась, не молоденькая была; а тебе не хочется остаться успокоить ее в последние, что называется, минуты. Лиза… конечно! Ну, да что же делать? Она ту меньше любила, да ведь она уж и отрезанный ломоть: у нее свои обязанности, свое семейство: иной бы раз и рада угодить матери, да не может, впору и мужу угождать да тешить его, а ты свободный человек, мужчина! Нет, сударь, не следует; за это бог тебе всю жизнь не даст счастия! Нечего супиться-то, я правду говорю.
– Все это хорошо… и я сам знаю, тетушка, – возразил Павел.
– Нет, видно, не знаешь, коли хочешь делать другое.
– Я