Мой друг стоял перед зеркалом и также только с большим умением погружался в состояние глубочайшей сосредоточенности, совсем уже, как мне показалось, не обращая внимания на разительную перемену своей внешности.
– Настраиваетесь на завтрашний день? – спросил я.
– Настраиваюсь, расстраиваюсь – какая разница. В офисе Союза наверняка есть зеркало, хоть самое простенькое, и, дабы не шарахнуться от собственного отражения в присутствии Росса, мне нужно успеть привыкнуть, что эта отвратительная рыжая шерсть на голове является частью меня. Вы поужинали?
Я ответил утвердительно, подумав, что сыт по горло происходящим, и что пора уже, коль всех так одолевает любопытство, выяснить, что это за люди, места и прочие названия, кои так неприятно часто попадаются в моем произведении.
Самое ужасное состоит в том, что из-за обострившейся подозрительности я теперь во всем вижу тайные каверзы, дьявольски упрятанные подвохи. Во всем – значит, в поведении окружающих и особенно в этом чертовом рассказе. Мне все кажется, что автор наполнил текст двойным смыслом, расположив за героикой насмешки, нависшие молчаливыми, но такими красноречивыми тенями над общим фоном оптимистичного пафоса.
Я решил, что для начала было бы неплохо выяснить, куда это вызывали Холмса, чтобы подтвердить это в случае чего не просто абы как, а со знающим видом. Таким, какой появляется у человека, для которого слово "Одесса" не пустой звук, а целая кладезь воспоминаний. Одесса оказалась городом, вернее, довольно большим количеством городов с таким названием, расположенных в самых разных местах. Большинство из них – в Новом Свете, а один – в России. Это показалось мне еще более зловещим. При всем желании мы теперь не сможем ответить, куда же именно вызывали Холмса, в какую именно Одессу из такого изобилия возможных.
Гораздо больших успехов я сумел добиться при выяснении личности Трепова. Оказалось,