– Милостивый инспектор, – с усмешкой поглядел он на меня. – Поскольку дело касается, как вы сами признаете, моего клиента, насколько уместным, по вашему мнению, было бы в столь щекотливом случае, когда речь идет о конфиденциальности и связанным с нею доверием этого самого клиента ко мне…
– Очевидно, вы еще не осведомлены о том, что случилось, – заботы предстоящего дела не способствовали моему терпению, тем более, когда меня взялись столь глумливо изводить красноречием. – Я мог бы вообще не являться сюда. Требуется лишь прояснить кое-какие моменты, тогда как основное, касающееся вашего отношения к столь печально закончившейся истории, уже известно. Извольте, я могу сейчас же уйти.
– А что собственно случилось? – подхватился он, едва я встал. Спесь в его глазах испарилась, а сами глаза тревожно забегали.
– Упомянутый мною Джабез Уилсон показал, что неделю назад в прошлое воскресенье обратился к вам за помощью.
– Возможно, – пожал он плечами. – И что?
– Сегодня он обнаружен нами в состоянии, не оставляющем сомнений, что в отношении него было применено насилие. Он подвергся нападению, но, слава Богу, жив. Но это еще не все. Теперь уже точно установлено, что та афера, которую вы по его просьбе взялись распутать, привела к куда более масштабному и тяжелому преступлению, ограблению банка. Размер ущерба уточняется, но уже сейчас известно, что он колоссален.
– Господи! – ахнул доктор Уотсон, сжавшись в своем кресле, а Холмс вскочил и зашагал по комнате.
– Это невозможно! Причем здесь банк?! Вы что-то путаете, инспектор! Какое отношение эта чертова энциклопедия может иметь к ограблению?!
– С этим сейчас разбираются. Не вижу смысла посвящать вас в детали. Теперь это уже наше дело, поскольку вы его провалили.
– Ну уж скажете!
– Вы не только не защитили клиента, который вверил свою судьбу в ваши руки, но и не сумели предотвратить ограбление, а кроме того не поставили в известность нас, то есть не передали нам дело, которое вам оказалось не по зубам.
– Я вообще не уверен, что занимался им, – вышагивая Холмс набрел на новую возможность выкрутиться и сам от неожиданной встречи с приоткрывшейся лазейкой замер.
Видимо, если ему и была свойственна умственная деятельность, она стимулировалась движением. Этим он напоминал мне некоторых рыб, вынужденных постоянно плыть, чтобы жить, тем более, что для него в определенном смысле призвание заменило выживание, или сроднилось с ним. Я и раньше замечал, как его хаотическое перемещение давало такие же плоды – спонтанные решения, то в цель, то мимо. Но, конечно же, никакого отношения к приписываемой ему аналитической способности это не имело, хотя именно