Услышав о месье Марселе, Гольдберг заковыристо выругался. Витя никогда не слышал такого языка:
– Валлонский, – хмуро сказал Монах, – Виллем тоже мастер шахтерского мата, если выражаться по-русски. Ноги в руки, – велел он, – через четверть часа мы должны быть на шоссе, – не могло быть и речи о том, чтобы остаться в Ашхабаде:
– Если папу арестуют, – Витя не хотел думать о другом исходе событий, – он ничего не скажет псам, но его могут и застрелить. Вооруженное сопротивление милиции тянет на высшую меру наказания, – он очнулся от сухого голоса Гольдберга:
– Допиваем чай, делим финансы и убираемся отсюда, – Эмиль взглянул на часы, – к вечеру обе группы должны оказаться в Чарджоу, – до Амударьи, на которой стоял город, оставалось пять часов дороги:
– Его называли партизанским генералом, – вздохнул Витя, – с ним не поспоришь, – именно это он и собирался сделать. Порывшись в холщовой сумке с портретом битлов, юноша вытащил на свет упакованный в газету сверток:
– Джон, – распорядился он, – напиши группе Виллема наш адрес в Аральске. Кто окажется в Чарджоу первым, отправит Питеру телеграмму. Держите, – Лопатин водрузил сверток на низкий стол, – здесь десять тысяч долларов, – Гольдберг открыл рот, – до Ашхабада час пути, я поймаю попутку в обратную сторону, – Эмиль угрожающе сказал:
– Это безрассудно. Я тебе запрещаю, ты мальчишка и ты…, – Витя взбросил сумку на плечо:
– Явка с повинной и чистосердечная дача показаний облегчит мою участь, – Лопатин улыбнулся, – я не выдам никого, кроме себя и, как я понимаю, давно расстрелянного Петренко. Все безопасно, месье Гольдберг. Делайте свое дело, а я сделаю свое. Будь, что будет, – юноша поднялся, – но я не оставлю отца в беде.
Пожав руки парням, Витя небрежной походкой пошел на шоссе.
Блестящие бараньим салом пальцы взялись за поджаристый кусочек мяса на кости. Окрашенный шафраном плов громоздился сытной горкой на казенной тарелке с потускневшей золотой каймой. Наум Исаакович причмокнул:
– Выше всяких похвал. Перед твоим отъездом старик запечет фазанов и сделает рыбу по каспийскому рецепту, – он налил себе шербета, – на острове Возрождения отлично готовят, но там кухня санаторная, здоровая, – плов посыпали ягодами барбариса. Кофе с дачи было никак не привезти, но Эйтингон велел дежурному сбегать в гостиницу «Ашхабад». В тамошнем баре варили кофе на песке:
– Армяне стараются, – он развалился в кресле, – вообще, милый мой, наши национальные меньшинства, как твоя Мария, – в кабинете они были одни, – истинно волки, смотрящие в лес. Взять хотя бы Салмана-хаджи, – он хлопнул ладонью по папке, – но я всегда догоняю своих врагов.
Труп