Когда Марусю стали оставлять на ночь в бане, я купила ей специальный лоток – кошачий туалет, ведь ёлки в бане нет и в случае чего сбегать нашей мурке будет некуда. Подкараулив момент, когда она в очередной раз отправилась по своей надобности, я прямо на улице посадила её в лоток, и дело было сделано: Маруська машинально поняла, что от неё требуется. В лоток насыпала заодно приобретённый в магазине наполнитель из очень твёрдых спрессованных древесных комочков. Хоть и мелких, но на мой взгляд не комфортных. Других в продаже в поселковом магазине тогда не оказалось. Обычный уличный песок насыпать не хотелось – от усердных кошачьих закапываний «места преступления» песок летел бы во все стороны. Тем не менее, было понятно, что Маруся по ночам своим туалетом пользовалась. Но только по ночам, днём, как и прежде, бегала за ёлку.
После всех пережитых злоключений мы её оставили дома. Это уже было естественно, разумелось само собой. Да и похолодало к этому времени изрядно. Туалетный лоток из предбанника тоже переехал домой, вместе с деревяшками наполнителя.
Несколько суток истощённая болезнью, ничего не евшая и не пившая, туалетом Маруська, конечно, не пользовалась. Лечебный паштет из маленькой баночки оказался поистине волшебным, и через пару дней она уже сама просила есть. Постепенно Маруся поправилась, ожила, начала играть, и однажды я вдруг увидела, как наша замечательная кошка сидит рядышком с лотком, с явным презрением на него поглядывая, откровенно делает лужу на полу и резво убегает играть.
Меня охватил столбняк. Как?! Моя благовоспитанная Маруся позволяет себе подобное безобразие?! Почему?.. Может, болезнь на неё так подействовала? Или та злополучная неделя «в гостях» у «законных хозяев»? Ведь они жаловались, что она плохо себя вела в этом смысле. Но мы-то… мы-то её обожаем, не обижаем, наоборот, делаем всё, чтобы ей у нас было хорошо и удобно. И туалет её я чищу регулярно. Так почему?
И я начала находить её кучки и лужицы то в одном углу, то в другом. Застигнутая на месте преступления Маруська смотрела на меня испуганно-виновато, но продолжала делать своё.
Мириться с этим не хотелось, но как же быть и что же делать? Не хотелось верить, что она это делает от невежества – на Марусю это было совершенно не похоже. Наказать? А смысл? Не будет ли только хуже? Убедить словами, объяснить, что надо делать так, а не иначе – слушает, но не внемлет. Пристыдить, мол, большая уже девочка, некрасиво – не действует. Уразуметь и согласиться, что прожив четыре месяца на улице, она обрела и уличные привычки, свободу во всех своих проявлениях и менять их на домашние чопорные ограничения, увы, не желает?