Настоятельница едва заметно кивнула, соглашаясь. Маленькая Мари-Эрмин спала у нее на груди. В эту минуту больше как женщина, чем как монахиня, она настороженно ловила каждый вздох ребенка, со страхом ожидая, что он может оказаться последним.
– Мне кажется, что температура спадает, – сказала она наконец, обращаясь к сестре-хозяйке. – Настой ивовой коры пошел ей на пользу.
Кюре Бордеро посмотрел на нее неодобрительно.
– Вы не должны слишком привязываться к этому ребенку, сестра, – сказал он наставительно. – Господь доверил нам девочку, но ей среди нас нет места. И тем более ей нельзя оставаться в монастыре.
Сестра Аполлония чувствовала себя так, словно ее уличили в чем-то постыдном. За то время, пока она баюкала этого измученного жаром, готового в любую минуту умереть ребенка, ее суровость таяла, как снег на солнце. Она поймала себя на том, что с радостью думает о карантине, благодаря которому окажется запертой в четырех стенах рядом с маленькой Мари-Эрмин.
– Поступайте, как считаете нужным, отче, – сказала она. – В нашу школьную программу мы включили арифметику, катехизис, французский язык и географию.
– А еще – историю Канады и историю христианской церкви! – добавила сестра Мария Магдалина.
– Я это учту, – кивнул кюре. – Доброй ночи, сестры. Завтра я вернусь с доктором Демилем.
Он перекрестил лоб маленькой Мари-Эрмин.
Элизабет смотрела вслед мужу. Уходя, он надел меховую куртку и закрывающий уши картуз. Каждый день, в любую погоду, она встречала его с работы, стоя на крыльце. Снег прекратился, небо прояснялось. Судя по россыпи звезд в просветах между уходящими прочь тучами, грядущий день обещал быть холодным. Элизабет показалось, что мороз крепчает с каждой минутой. Даже тишина звучала по-другому – ее нарушало едва слышное потрескивание. Холод действовал на нее угнетающе, хотя она выросла в этих краях – на берегу озера Сен-Жан, которое зимой превращалось в обширное белое пространство.
– Бедный мой Жозеф! Как трудно на ночь глядя уходить из дома! А ведь сегодня его бригада чистит прессы…
Как и остальные жительницы поселка, она никогда не бывала на фабрике. Но в магазине речь часто заходила о тяжелых условиях работы. В цехах целлюлозной фабрики было влажно, потому что они находились в непосредственной близости от гигантского водопада. Пол был скользким, а жернова, станки и гидравлические прессы издавали ужасный шум.
– Побалую его сладкими оладушками, – пообещала себе Элизабет.
Она была из породы хороших жен, которые стараются всячески угодить своим мужьям. В Валь-Жальбере таких было большинство. Мужья, возвращаясь с работы домой, переодевались в теплую чистую одежду и пили горячий