Как-то сами собой стихли, словно растворились в ночи, гитарные переборы. Почти погас костерок.
Осверин не отводил глаз от друга, а тот быстро и бесшумно подобрал их пожитки и скупым жестом позвал менестреля к лошадям. Предельно тихо, спокойно, без суеты и как можно более незаметно собрались путники и, укрывшись в тени деревьев, сели в седла.
– Огонь, – едва слышно произнес Аскольд, кивая на опушку.
–– Сигнал? Знак? – так же тихо спросил менестрель.
– Не знаю.
– А хочется узнать?
Они переглянулись, читая ответ на лицах друг друга, и одинаково бесшумно, как безмолвные неживые тени, двинулись на свет. Старались еще не терять из виду фигуру с дороги – она, немного помедлив, тоже двинулась на свет, но не слишком-то таилась, пробираясь сквозь заросли и траву.
Каким-то чудом оставаясь невидимыми, друзья въехали в лес.
По обе стороны от них то вспыхивали, то тускнели изумрудные огоньки, словно глаза, вот только не всегда возникали по парам, как подобает всем нормальным глазам. Тьма под сенью деревьев казалась прямо-таки физически ощутимой материей, и Осверин даже украдкой потрогал воздух раскрытой ладонью, хотя и понимал, что ничего особенного не почувствует.
О странностях этого места говорили от края до края Обитаемых Земель, и путники в глубине души разрывались между дьявольски азартным любопытством и вовсе не беспочвенным страхом. Но впереди мелькал сигнальный огонек, дорога была совсем рядом, рукой подать, а потому у них и мысли не возникло повернуть назад. Приятный мандраж окончательно прогнал сон.
Следуя на свет, уже через лучину, не больше, они оказались на краю крохотной полянки. Тени, навскидку – человеческие, бродили по ней. А пришедшего, скользнувшего в круг света от костра, приветствовали радостными возгласами. Ждали товарища, ему же подавали знак… Вот только что за народ будет глухими ночами красться по опушке Поющего леса?..
Осверин тихонько потянул друга за рукав.
– И чего ради… – спросил было он одними губами, но так и не закончил фразу: ахнул, прерываясь на полуслове.
Аскольд шикнул на него, не повернув головы.
На полянке, среди этих ночных людей, сидела на земле привязанная к дереву девушка. И смотрела на мечника и менестреля. В упор.
Одежда ее то ли разорвалась, то ли была разорвана чьими-то загребущими руками, волосы разметались по плечам, а веревка опутывала ее вместе со стволом так, словно это был неистовствующий берсерк, а не молодая женщина. Волосы казались черными в тусклом свете костра, глаза – словно угольки на бледной коже. И она выглядела спокойной, самой невозмутимостью, от чего – и от пристального взгляда, словно она видела в темноте не хуже кошки – по коже тянуло холодком.
– Нужно ли вмешаться? Место специфическое, да и, кажется, они стоят друг друга, – осторожно