– Почему?
– Судьба, – коротко ответила Дара.
Надежда с удивлением разглядывала умудку. Теперь она ясно видела ее лицо, не походившее чертами на широколицые и узкоглазые лица якутов. Разрез черных глаз и прямой нос были, скорее европейскими, но выдающиеся круглые скулы в сочетании с сильно впалыми щеками и суженным подбородком, почему-то навевали мысль о египетских сфинксах. Неожиданно Надежде стало досадно, что она, женщина с высшим техническим образованием, столь серьезно воспринимает слова этой дикарки. Конечно, совершенно очевидно, что умудка прекрасно разбирается в акушерском деле, но с таким умным видом сидеть и говорить о судьбе…
– Вряд ли кто-то сможет предсказать судьбу моей дочки, – по губам ее скользнула насмешливая улыбка, – да я и не об этом спрашиваю, меня больше интересует, как она сейчас.
– Сейчас с ней все хорошо, – повторила Дара с тем же серьезным выражением, – но ты не совсем права: судьбу вполне можно предвидеть. Если отбросить в сторону не зависящие от людской воли катаклизмы, то судьба каждого определяется в момент его зачатия.
Надежда понимала, что ей не следует вступать в спор с этой необразованной женщиной и выказывать свое превосходство. Хотя бы из вежливости – не всем иметь высшее образование, а Дара, в конце концов, спасла и ее, и ребенка. Но что-то в словах умудки задевало, вызывало сильное раздражение.
– Ерунда какая! – тон ее был язвителен. – А если человек шел, свалился в яму и остался калекой на всю жизнь – это тоже определено от рождения? Я образованный человек и совершенно не верю в подобные бредни!
Ничуть не обидевшись, Дара спокойно кивнула:
– Если человек свалился в яму, значит, он от природы очень рассеян, и это его качество не изменить никаким воспитанием.
– Следовательно, можно детей не воспитывать? Пусть будут такими, какими родились?
– Почему же, детей нужно учить, но учить – не значит менять природу. Как только воспитание вступает в противоречие с природой, оно терпит поражение. Пойми меня, я не могу сказать точно, что твоей девочке предстоит завтра, через пять или тридцать лет – я только вижу общую линию ее жизни. Как ты назовешь ее?
Голос умудки был столь мягок и нежен, что Надежде уже не хотелось с ней спорить, ощутив сильную слабость, она откинулась на подушку.
– Ольгой.
– Что ж, пусть простятся тебе все грехи, Ольга, – Дара коснулась рукой крохотного свертка, и девочка неожиданно распахнула огромные синие глазенки.
– Да какие же у нее грехи? – с улыбкой спросила вошедшая Варвара Степановна. – У такой-то малышки!
Умудка поднялась и пошла к выходу, но у самой двери оглянулась, ответила серьезно и печально:
– Над каждым из людей тяготеют грехи – грехи прошлого. Из-за этого люди грешат вновь и вновь – и дети их, и дети детей их, – она вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Проводив