***
Инга находила в поэте Эн. Мисареве что-то печоринское. На вещи он смотрел печально, с притаившейся усмешкой в уголке рта. Заказали выпить. Инга поймала свое отражение в далеком зеркале и улыбнулась – сегодня она почти хороша.
Поэт опять много говорил. Временами Инга порывалась рассказать о себе, но ее история не имела успеха. Эн. Мисареву было интереснее про свою цветаевскую нелюбовь. Инга недоумевала, за что можно не любить великого поэта. Ее спутник улыбнулся и пообещал принести кое-какие мемуары.
С легкостью завсегдатая крафтовой пивоварни поэт Эн. Мисарев заказывал разные сорта пива. Он пил быстро и скоро захмелел. Инга совсем замолчала. Говорил поэт. Долго и обстоятельно объяснял, что он не любит. В какой-то момент Инга поняла, что находится на пьяной исповеди. Он рассказывал несусветные гадости про тех, с кем в компании был так дружелюбен, кому посвящал стихи. Сквозь мутную пелену винного сознания Инга ощущала подкатывающее отвращение. Свет в пабе стал неприятно резать глаза, стул показался слишком твердым, а спина затекла.
Вызвали такси. Позже Инга не могла себе внятно ответить, почему согласилась поехать. Ехали по ночному проспекту, темнота душила, поэт Эн. Мисарев тяжело дышал рядом. Очень уверенным для пьяного человека движением он положил руку на отрез юбки, а другой рукой потянул к себе. Инга почувствовала отвратительное кислое пивное дыхание и дернулась. Поэт проявил настойчивость. Такси затормозило на светофоре. Поддавшись панике, Инга выскочила из машины прямо на проспекте. Поэт смотрел на нее со скептическим презрением. Взбешенный таксист с визгом рванул вперед. Несколько машин объехало задыхающуюся от унижения девушку.
Шла к метро, еще ощущая на шее горячее пьяное дыхание. Было противно и гадко. Потом отчего-то стало страшно, и в глазах застыли слезы от обиды и отвращения к самой себе.
***
В компании никто не обратил внимание на перемены в настроении Инги. Она никогда не была улыбчивой, а теперь просто стала больше курить. Поэт Эн. Мисарев не удостаивал ее даже взглядом. Инга, словно заразившись его мрачным равнодушием, скучала и презирала. Однажды она громко и невпопад рассмеялась, когда поэт расхваливал сценарий Герген, о котором наедине высказывался самым уничтожающим образом.
Застыла, ожидая немедленной казни, но не случилось ни неловкой паузы, ни оскорбленного взгляда. Сардонического смешка просто никто не услышал. В тот момент Инге срочно захотелось сделать что-нибудь странное – встать на голову и начать играть ту пьесу или закричать посреди комнаты, как кричат пьяные – ни с того ни с сего, в пространство, в чужие уши. Или заплакать, и чтобы все утешали. Инга стояла со своей трубкой среди оживленных групп ее приятелей. Стало невыразимо, физически невыносимо скучно.