– Куда ты выходила, Лиззи?
– Я вышла на улицу.
– И совсем ни к чему. Ничего такого не было.
– Один из джентльменов, тот, что при мне молчал, все время очень пристально смотрел на меня. А я боялась, как бы он не понял по лицу, о чем я думаю. Ну, будет об этом, Чарли. Меня из-за другого всю в дрожь бросило: когда ты признался отцу, что немножко умеешь писать.
– Вот оно что! Ну, да я притворился, будто так плохо пишу, что никто и не разберет. Отец стоял рядом и глядел, и был пуще всего тем доволен, что я еле-еле пишу да еще размазываю написанное пальцем.
Девушка отложила работу и, придвинув свой стул ближе к стулу Чарли, сидевшего перед огнем, ласково положила руку ему на плечо.
– Тебе теперь надо еще усердней учиться, Чарли, ведь ты постараешься?
– Постараюсь? Вот это мне нравится! Разве я не стараюсь?
– Да, Чарли, да. Я знаю, как ты много работаешь. И я тоже понемножку работаю, все хочу что-нибудь придумать (даже ночью просыпаюсь от мыслей!), как-нибудь исхитриться, чтобы сколотить шиллинг-другой, сделать так, чтобы отец поверил, будто ты уже начинаешь зарабатывать кое-что на реке.
– Ты у отца любимица, он тебе в чем угодно поверит.
– Хорошо, если бы так, Чарли! Если б я могла его уверить, что от ученья худа не будет, что от этого нам всем только станет лучше, я бы с радостью умерла!
– Не говори глупостей, Лиззи, ты не умрешь!
Она скрестила руки у него на плече, положив на них смуглую нежную щеку, и продолжала задумчиво, глядя на огонь:
– По вечерам, Чарли, когда ты в школе, а отец уходит…
– К «Шести Веселым Грузчикам», – перебил ее брат, кивнув головой в сторону таверны.
– Да. И вот, когда я сижу и гляжу на огонь, то среди горящих углей мне видится… вот как раз там, где они ярче всего пылают…
– Это газ, – сказал мальчик, – он выходит из кусочка леса, который был занесен илом и залит водой еще во времена Ноева ковчега. Смотри-ка! Если я возьму кочергу – вот так – и разгребу уголь…
– Не трогай, Чарли, а то все сгорит сразу. Видишь, как тускло огонь тлеет под пеплом, то вспыхивая, то угасая, вот об этом я и говорю. Когда я гляжу на него по вечерам, Чарли, то вижу там словно картины.
– Покажи мне какую-нибудь картину, – попросил мальчик. – Скажи, куда надо глядеть.
– Что ты! На это нужны мои глаза.
– Тогда живей рассказывай, что твои глаза там видят.
– Ну вот, я вижу нас с тобой, Чарли, когда ты был еще совсем крошкой и не знал матери…
– Не говори, что я не знал матери, – прервал ее мальчик, – я знал сестричку, которая была мне и матерью и сестрой.
Он обнял ее и прижался к ней, а девушка радостно засмеялась, и на ее глазах выступили светлые слезы.
– Я вижу нас с тобой, Чарли, еще в то время, когда отец, уходя на работу, запирал от нас дом, из боязни, как бы мы не устроили пожара или не выпали из окна, – и вот мы сидим на пороге, сидим на чужих крылечках, сидим на берегу реки или бродим