Итак, с первого появления греко-турецкого вопроса в области международного права как нельзя более рельефно обозначилось, что греки могут рассчитывать на поддержку одной России, и что каждый шаг России в пользу Греции неизбежно встретит всевозможные препятствия со стороны Австрии и Англии. Между тем Англией в то время правило «либеральное» министерство (вигов), прославленное филэллинизмом Каннинга. Увлеченное Байроном и леди Стенгоп, общественное мнение Англии, по-видимому, также благоприятствовало греческому восстанию. В сущности же, этот филэллинизм оказывался призрачным. Предаваясь с любовью изучению классической Греции, увлекаясь обворожительными стихами Байрона, как министры, так и общественное мнение Англии и не думали, однако же, отступаться в пользу Греции от присущей им эгоистической политики, уже тогда взиравшей на Турцию как на составлявшую достояние английской торговли и промышленности «курицу, несущую золотые яйца».
Но, к несчастию, греки не разгадали этих истин. Они увлеклись лестною для них, но лживою внешностью английского филэллинизма. Не поняли они также и значения предлагаемого Россией допущения Европой, – хотя бы только и в принципе, – Эпира и Кандии в состав будущего Эллинского государства. Они надеялись разом приобрести независимость для всех населенных пелазговым племенем областей Турции. Ввиду этой надежды они заявили протест против проекта петербургского кабинета, и с этим протестом обратились… к Англии!
Само собою разумеется, лондонский кабинет встретил с восторгом так неожиданно игравший ему на руку эллинский патриотизм. Опираясь на него, либеральная Англия поспешила явиться в Петербурге «защитником прав эллинской народности». Эта роль была поручена нарочно отправленному для того в Петербург новому представителю Великобритании, сэру Стрэтфорду Каннингу, знаменитому