Он дал мне пару затрещин и плюнул в мою сторону. Я зашелся от нервного смеха. Кто-то из уже обкурившихся клиентов вмешался:
– Ты что, не видишь, что он пьяный и обкуренный.
Это был мой последний вечер в кофейне. Я ушел в сумрак города, а голова моя была полна птиц. Я не боялся призраков, ни человеческих, ни дьявольских. На какой-то темной улице я погнался за неведомым животным. Должно быть, это была кошка или кролик.
Сразу после праздника Аид аль-Кебир8 я поехал вместе с матерью на реку. Она искупалась и вычистила баранью шкуру. Среди ночи я услышал, как она взывает к Аллаху. Она забыла нож у реки. Ни слова не говоря, я отправился к реке и принес нож, который я держал в руке так крепко, словно сражался с каким-то невидимкой. Словно я… Нет! На другом берегу я увидел какой-то силуэт. Призрак. Джинн. Мне говорили, что в схватке с дьяволом, нож может очень пригодиться. Я вонзил его в землю среди травы и, дрожа, преклонил колени. Я упал, будучи не в силах крикнуть или обернуться. Один неверный шаг, один взгляд назад, и я рисковал быть испепеленным молниями, насылаемыми джинном. Так, спотыкаясь, я бежал до самого дома. Сердце мое билось так сильно, что будто билось во всем моем теле. После этого испытания я сильно заболел. В какой-то момент все решили, что мне уже не выкарабкаться. К моему изголовью пришел шейх. Он был известен тем, что изгонял джиннов, которые вселялись в людей. Он приказал моей матери зарезать черного петуха, принести меня и семь раз обойти со мной вокруг пролитой крови.
Когда я выздоровел, я рассказал эту историю моим приятелям. Все они мне поверили. Для взрослых этот «джинн» был всего лишь крестьянином, поздно возвращавшимся к себе домой. Но большинство людей верят в истории с джиннами. Разве те не слуги зла, которое насылает Аллах, дабы наказать людей?
Мой отец не замедлил найти мне работу на кирпичной фабрике. Двадцать пять песет в неделю. Руки мои быстро износились и заскорузли, они были все в ранах и ссадинах от глины. Лицо мое покрылось загаром, а тело окрепло. Оттуда я отправился к горшечнику, где целыми днями таскал глиняные кувшины и блюда. Я вырос. Поскольку я сам получал свое жалованье, то половину отдавал отцу, в оплату за еду и жилье. Я больше не мог возить тачку. Я взбунтовался. Я воспользовался отсутствием отца, чтобы заявить матери:
– Я вам не осел! Только осел проводит всю свою жизнь, таская тяжести.
– Но что ты будешь делать?
– Я знаю, что буду делать.
Мой отец напомнил мне несколько истин во время обеда:
– Здесь бесплатно никого не кормят. Если ты не будешь оплачивать свою долю, то больше не сможешь жить здесь. Тебе это ясно?
Я ответил, опустив голову:
– Согласен.
А про себя я думал: «А ты сам? Разве ты работаешь? Разве не мать зарабатывает всем на жизнь? Разве не она продает овощи на базаре Тренкат?»
Я оставил мастерскую горшечника и купил небольшой ящик чистильщика обуви. Я обходил кофейни и бары.