Никогда еще Гумбольдт не чувствовал себя в такой несусветной дали от дома. Если бы он сейчас умер, то минули бы месяцы, а то и годы, прежде чем о его участи узнали бы родные и друзья. Он не имел никакого представления о том, что происходит у них в жизни. Например, его интересовало, в Париже ли до сих пор его брат Вильгельм или вернулся с женой Каролиной в Пруссию? Сколько у него теперь племянников? После отплытия из Испании два с половиной года назад Гумбольдт получил всего одно письмо от брата и два от старого друга, и то с тех пор уже минуло больше года. Где-то между Боготой и Кито в одной из затерянных в Андах деревень чувство одиночества так сильно охватило его, что он сочинил длинное письмо Вильгельму с подробным описанием их приключений в Южной Америке. «Я неустанно строчу письма в Европу», – гласила первая строчка{469}. Он знал, что письмо вряд ли попадет к адресату, но все равно старался ничего не упустить.
На следующий день путешественники встали ни свет ни заря, чтобы продолжить путь. Иногда под боком у них разверзались пропасти глубиной в несколько сотен футов, а тропа, по которой они опасливо ступали, бывала ужасно узкой, так что бесценные приборы и коллекции в тюках, навьюченных на мулов, болтались над бездной{470}. Такие моменты были особенно напряженными для Хосе, отвечавшего за барометр – самый важный инструмент, которым Гумбольдт определял высоту гор. Барометр представлял собой длинный деревянный шест со стеклянной колбой с ртутью. Гумбольдт придумал ящик-футляр для этого особого походного барометра, но стекло все равно легко могло разбиться. Прибор обошелся ему в 12 талеров, но к концу пятилетней экспедиции его цена выросла до 800 талеров, как подсчитал Гумбольдт, приплюсовав к уплаченной сумме деньги, которые он платил людям, заботившимся о безопасности прибора в путешествии по Южной Америке{471}.
Из нескольких его барометров остался цел только этот. Предпоследний разбился за несколько недель до этого, по пути из Картахены на Магдалену. Тогда Гумбольдт так расстроился, что рухнул наземь посреди маленькой городской площади. Лежа там на спине и глядя в небо, в несусветной дали от Европы и от европейских мастеров, делающих инструменты, он заявил: «Везет тем, кто путешествует без бьющихся приборов!»{472} Он не представлял, как измерять и сравнивать горы мира без этих бесценных предметов.
Когда они наконец приехали в начале января 1802 г. в Кито, преодолев