13 июня 1800 г., после почти месячного плавания по Ориноко вниз, на север, а потом на восток, экспедиция достигла Ангостуры (сегодня это Сьюдад-Боливар) – маленького, но оживленного городка на Ориноко, на расстоянии чуть менее 250 миль к югу от Куманы{429}. Гумбольдту и Бонплану, преодолевшим за 75 дней 1400 миль по рекам, Ангостура с ее 6000 жителей показалась огромной. Даже тихая обстановка представилась блестящей и малейшее удобство – роскошью. Они почистили свою одежду, разобрали коллекции и приготовились к путешествию назад, через льяносы.
Они пережили москитов, ягуаров, голод и прочие опасности, но именно тогда, когда они думали, что худшее позади, Гумбольдта и Бонплана свалила жестокая лихорадка. Гумбольдт быстро поправился, Бонплан же находился между жизнью и смертью. После двух недель, показавшихся нескончаемыми, лихорадка отступила, но ее сменила дизентерия{430}. Отправиться в долгий путь через льяносы, да еще в разгар дождливого сезона, было бы для Бонплана слишком опасно.
Пришлось провести в Ангостуре еще месяц, пока Бонплан не набрался сил для путешествия к берегу океана, чтобы оттуда плыть на Кубу, а с Кубы в Мексику, в Акапулько. Сундуки снова навьючили на мулов; по бокам болтались, стукаясь о ребра безучастных животных, клетки с обезьянами и попугаями{431}. Из-за новых коллекций груза набралось столько, что продвижение было до обидного медленным{432}. В конце июля 1800 г. экспедиция выбралась из джунглей на открытое пространство льяносов. После бесконечных недель в густых джунглях, откуда на звезды приходилось смотреть, как со дна глубокого колодца, это стало огромным облегчением. Гумбольдта охватило такое чувство свободы, что он был готов галопом скакать по необъятной равнине. Это чувство – «видеть» все вокруг себя – переживалось совершенно по-новому. «Бесконечность пространства, воспеваемая поэтами на всех языках, отражается в нас самих», – рассуждал теперь Гумбольдт{433}.
За четыре месяца, прошедшие с тех пор, как они впервые увидели льяносы, сезон дождей преобразил безжизненную степь: по ней разлились большие озера, речные русла наполнились водой, повсюду стелились ковры свежей травы{434}. Но так как «воздух превращался в воду», было более жарко, чем в первом походе{435}. Травы и цветы щедро источали свой сладкий аромат на широкие пространства, в высокой траве прятались