Открытие природы: Путешествия Александра фон Гумбольдта. Андреа Вульф

Долго считалось, что Господь отдал природу под управление человека. Разве не сказано в Библии, что человеку надлежит «плодиться и размножаться, и наполнять землю, и обладать ею, и владычествовать над рыбами морскими и над зверями, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землею, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле»?{348} В XVII в. британский философ Фрэнсис Бэкон провозгласил, что «мир создан для человека»{349}, в то время как Рене Декарт утверждал, что животные – по сути, автоматы, возможно сложные, но неразумные, и потому стоят ниже людей. Люди, писал Декарт, – «господа и обладатели природы»{350}.

      В XVIII в. в западной мысли преобладало представление о совершенстве природы. Считалось, что человечество улучшит ее окультуриванием, слово «улучшение» звучало как заклинание. Упорядоченные поля, прореженные леса и чистенькие деревни превращали первобытную дикость в приятные взгляду продуктивные ландшафты. Девственные леса Нового Света были, наоборот, «глухой чащей», подлежавшей покорению{351}. Хаос требовал упорядочения, зло – преобразования в добро. В 1748 г. французский мыслитель Монтескье написал, что человечество «сделало землю более подходящей для проживания», заселив ее трудом собственных рук, при помощи своих орудий труда{352}. Сады, ломящиеся от плодов, аккуратные огороды и луга с пасущимся скотом представлялись в те времена идеалом природы{353}. Это был образец, надолго утвердившийся в западном мире. Почти через столетие после формулировок Монтескье, в 1833 г., французский историк Алексис де Токвиль, во время посещения Соединенных Штатов, подумал, что именно «идея подрыва» – тесак человека в американской глуши – придает пейзажу его «трогательную прелесть»{354}.

      Некоторые североамериканские мыслители высказывались даже в том смысле, что после прибытия первых поселенцев сам климат поменялся к лучшему. Срубание каждого дерева в непроходимом лесу, утверждали они, делает воздух здоровее и пригоднее для дыхания. Отсутствие доказательств не смущало их и не мешало пропагандировать свои теории. Например, Хью Вильямсон, врач и политик из Северной Каролины, напечатал в 1770 г. статью, в которой восхвалял сведение больших участков леса, шедшее, по его уверениям, на благо климату{355}. Некоторые считали, что вырубка лесов усилит ветры, которые станут разносить по стране более здоровый воздух. Всего за шесть лет до того, как Гумбольдт побывал на озере Валенсия, один американец предлагал валить лес в глубине континента, чтобы осушать болота вдоль океанского побережья{356}. Немногочисленные тревожные голоса не были слышны, несогласие выражалось разве что в частной переписке и в разговорах. В целом большинство соглашалось, что «покорение дикой природы» было «фундаментом будущих выгод»{357}.

      Больше всего, видимо, постарался ради распространения этого взгляда французский натуралист Жорж Луи Леклерк, граф де Бюффон. В середине XVIII в. Бюффон изображал первозданный