«Очень тебя люблю. У меня все отлично», – быстро написала я бабушке и положила мобильник на край стола. Дожидаться чайника я не стала, острое желание обследовать все, подтолкнуло меня к решительным действиям.
Открыв дверь второй комнаты, я включила свет и огляделась. Конечно, отправляясь в командировку, Матвей не думал о том, что в его квартире вскоре окажется незнакомая четырнадцатилетняя особа, которой ни с того ни с сего захочется сунуть нос в чужую жизнь. Быть может, он бы застелил кровать, убрал с письменного стола горку фантиков, поднял бы с пола носки. Я бы не сказала, что здесь царил беспорядок, вовсе нет, но создавалось впечатление, будто хозяин квартиры не уехал в дальние дали, а вышел минут на пятнадцать в соседний магазин за хлебом. И я почувствовала сразу – именно эта комната является особым личным пространством Матвея, где его устраивает абсолютно все: и мягкий ворсистый ковер цвета слоновой кости, и широкое кожаное кресло, и плотные фиолетово-черные шторы, и старомодный светильник на прикроватной тумбочке, и огромный тончайший телевизор на стене.
Медленно двинувшись по периметру комнаты, я коснулась зеркальной дверцы шкафа, корешка одной из книг на полке, круглого будильника, остановившего свой ход (а может, остановившего время, почему бы и нет?), и замерла около стула. На его спинке небрежно висела белая рубашка. Если бы меня спросили, какие цвета ассоциируются с археологией, я бы выбрала черный, коричневый, темно-серый, болотный… Но только не белый! Профессия же оставляет отпечаток на характере и привычках человека. Искатели древностей слишком много дней проводят на раскопках, они должны отдавать предпочтение темной немаркой одежде.
Я уже хотела отправиться дальше, но почему-то притормозила, взяла рубашку и поднесла ее ближе к лицу. Настойчивый аромат мужского парфюма влетел в нос, и я быстро опустила руки, чувствуя непонятное волнение в груди. Ощущение, будто за мной кто-то наблюдает, обожгло спину, я резко обернулась, вздохнула и усмехнулась. Какая глупость… Я одна в квартире, если не считать оранжевого кенара и тощий кактус.
Стол был почти пуст. Черная настольная лампа, черная подставка с одним карандашом и двумя ручками, ноутбук, какие-то бумажки… В углу стеклом вниз небрежно лежала фоторамка, и мой взгляд сразу прилип к ней, что было вполне объяснимо. Стол чистый, а вокруг фоторамки и на ней самой – обыкновенная пыль, будто эта часть столешницы застряла в прошлом.
«Матвей положил ее так, или даже швырнул и теперь не хочет прикасаться… Да. Возможно».
Медленно протянув руку, даже не борясь с любопытством, я сделала одну попытку угадать, что увижу, но мысли смешались, не предложив ничего интересного.
Гладкая глянцевая фоторамка блеснула, точно хотела спросить: «Ты уверена?», и сначала по пальцам, а затем и по руке вверх побежал холодный ручеек беспокойства.
– Ну, – приободрила я себя.
С фотографии на меня смотрели двое – он и она.
Оба