Постепенно додумал, что тоже теперь нигде.
Боимся остыть
Где-то тихая пристань, куда не доплыть,
И меня вновь кидает от шторма к шторму.
По рукам вяжет с берегом скальная нить,
И, прикрыв глаза, разобьюсь о волны.
Льет из рации шелест пустого эфира,
Ты всю жизнь его потреблял запоем.
И внутри вязкой пленкой его глицерина
Оседает в легких тоска прибоя.
Полумесяц луны протыкает звезды,
И приносит их в жертву, как просто символ.
Миллиардам шрамам на небе роздан
Свет холодный, но их так и не воскресили.
Мы точим клыки, чтобы были острее.
Лишь бы видеть глазами, куда дальше плыть,
Так жадно впиваясь в небесную шею.
Потому что мы тоже боимся остыть.
Черной тушью
Сингулярность сжимает виски снова в разных понятиях,
И зрачки расширяются, так что мне близко не видно.
Ты сказала, сам черт бы со мной говорил – унесите распятие.
Это так не работает, ведь мы не в дешевых фильмах.
Между городом грез и между пустых развалин
Воздух душный настолько, что даже имеет привкус.
Мы навечно остались в рассказах, что не рассказали.
И наверно мы с этой же вечностью как-нибудь свыклись.
Девчонка подводит глаза самой черной тушью.
Таким же оттенком замажет мешки под глазами.
Она держит мне руку, и мы оба теряем душу,
Которую столько же раз в этой жизни искали.
На ромашковом поле закат обагрит все кровью.
За его пеленой потерялся тот самый день.
День, в который когда-то уйду, все забрав с собою,
Ничего не поняв в осуждениях этих людей.
Мы назвали безумством, что можно друг другу верить.
И отбросили страх, заливая друг друга бензином.
Мои кости сломались – я бился с разгона об двери,
Для того чтобы верить, что можно не только сгинуть.
И девчонка подводит глаза самой черной тушью.
И таким же оттенком замажет мешки под глазами.
Были ли мы здесь живыми, хотя бы снаружи?
Или не были, но никому не сказали.
В неизбежности
Сознание тонет в картинах, которых и не было.
Закрываю глаза, провожу нежно бритвой под веками.
Диагноз поставит нам жизнь, и мы станем калеками,
Пригвождёнными насмерть всеми оттенками блеклого.
Я гулял бы с тобою по крышам меж парапетами,
Но остался прибит в непонятном незримом уродстве.
В глазах зарябит черным маркером тьма беспросветная,
И я буду искать в этой дряни со светом все сходства.
Забудь мое имя, присвой мне порядковый номер.
В этом мире ждать свой расстрел чересчур одиноко.
Одна кровь, один цвет, одна жизнь, ты всегда монохромен.
Затми небо ладонью своей, здесь все слишком убого.
Я хотел видеть больше и думать, что жизнь не циклична.
Я